„Как мог человек, выросший в таком безлюдье, научиться воздействовать на миллиарды людей?“ — думал Майо.

Чем дольше он наблюдал за чрезмерной самовлюбленностью политиков, тем больше презирал их. Он повернулся и сплюнул в муравейник красных муравьев, промахнувшись по входу всего на несколько дюймов. Потом откашлялся и начал в микрофон описывать сцену.

Марголин вернулся в дом. Президент, держась так, словно журналистский пул остался в Вашингтоне, пошел к амбару, даже не взглянув на газетчиков. Вскоре заработал мотор, и президент снова появился на зеленом тракторе „Джон Дир“ 2640-й модели; к трактору была прикреплена сенокосилка. Президент сидел в открытой кабине под навесом, на поясе у него был маленький транзисторный приемник, в ушах наушники. Корреспонденты принялись выкрикивать вопросы, но он, очевидно, не слышал за шумом двигателя и музыкой.

Чтобы не дышать пылью и выхлопными газами, президент по-бандитски повязал нижнюю часть лица красным носовым платком. Потом запустил сенокосилку, и вращающиеся ножи начали срезать траву. Президент ездил по полю взад и вперед, постепенно удаляясь от толпившихся у ограды.

Примерно двадцать минут спустя корреспонденты начали упаковывать оборудование и возвращаться в кондиционированный комфорт своих фургонов и трейлеров.

— Все, — провозгласил Митчелл. — Пленка кончилась. Если, конечно, не хочешь, чтобы я переписал.

— Да ладно. — Майо обмотал микрофон проводом и протянул Монтроузу. — Давайте уберемся из этого пекла и посмотрим, что у нас есть.

Они перебрались в прохладу трейлера. Митчелл достал из видеокамеры кассету, вставил в видеомагнитофон и перемотал.

Когда он готов был показывать запись, Майо подтащил стул и сел в двух футах от монитора.

— Что мы ищем? — спросил Монтроуз.

Майо не отрывался от изображения на экране.

— По-твоему, это вице-президент?

— Конечно, — ответил Митчелл. — А кто ж еще?

— Ты принимаешь то, что видишь, как само собой разумеющееся. Смотри внимательней.

Митчелл наклонился.

— Ковбойская шляпа закрывает глаза, но рот и подбородок похожи. Телосложение тоже. Мне кажется, это он.

— Ничего странного в манерах?

— Парень стоит руки в карманы, — непонимающе сказал Монтроуз. — Ну и что?

— Значит, ты не заметил ничего необычного? — настаивал Майо.

— Ничего, — сказал Митчелл.

— Ладно, ну его, — сказал Майо, когда Марголин повернулся и ушел в дом. — Теперь смотрите на президента.

— Если это не он, — ядовито заметил Монтроуз, — значит, у него есть брат-близнец.

Майо пропустил это замечание мимо ушей и наблюдал, как президент медленной, знакомой миллионам телезрителей походкой прошел к амбару. Он исчез в темном амбаре и две минуты спустя снова появился, на тракторе.

Майо неожиданно выпрямился.

— Останови запись! — крикнул он.

Удивленный, Митчелл нажал кнопку на магнитофоне, и изображение на экране застыло.

— Руки! — возбужденно сказал Майо. — Руки на руле.

— У него десять пальцев, — с кислым выражением проворчал Митчелл. — И что?

— У президента только обручальное кольцо. Посмотрите снова. Нет кольца на среднем пальце левой руки, но на указательном крупный камень. А на правом мизинце…

— Вижу, о чем ты, — перебил Монтроуз. — Плоский синий камень в серебряной оправе, вероятно, аметист.

— Разве президент не носит обычно часы „Таймекс“ с серебряным индейским браслетом с бирюзой? — заметил Митчелл, которого тоже захватило наблюдение.