– Не очень-то величественное зрелище, да? – приподняв брови, спросил отец.

Эрик потупился. Ему было стыдно, что в голову не приходит ничего более впечатляющего. Что-нибудь такое, чтобы отец мог им гордиться, чтобы заслужить право ходить в подвал к этим зверям и чудесным инструментам, за которые он готов был отдать все свои игрушки.

– Может быть, представим его себе за охотой? – подсказал отец. – Припавшим к земле, подстерегающим куропатку, когда из пасти у него бегут слюнки, а в глазах – кровожадный блеск? – С этими словами он достал другой манекен присевшей лисы с опущенной мордой.

Эрик поспешно закивал.

– Или, может быть, представить лису, спокойно пьющей из ручья при первых лучах солнца.

– Так тоже хорошо.

– Или игриво скачущей в поле в период спаривания. Чтобы спина – дугой и хвост – трубой. – Бертиль приподнял пушистый хвост и помахал им в воздухе.

Эрик засмеялся:

– Да. Или спящей в норе…

Слова вылетели у него сами собой, и он уже пожалел, что их произнес.

Бертиль кивнул одобрительно:

– Не так уж и глупо.

– Правда?

– Спящую лису? Когда глаза закрыты, но она начеку? Ты это имеешь в виду? – Бертиль достал из ящика еще один манекен, который представлял лису свернувшейся в клубочек. Он немного приподнял морду, и у лисы появилось настороженное выражение.

– Нет, – сказал Эрик. И снова уложил голову манена на лапы. – Как будто она спокойно спит. Как будто ей снится все, что она пережила за день, и все, что будет завтра.

– Интересно! Что же видит лиса во сне?

Эрик начал тихим голосом:

– Как ей тут хорошо и спокойно в глубокой норе, где ее никто не видит и не слышит, где она может быть сама собой и никто ее не тронет.

Отец взглянул на Эрика, и тот отвел глаза.

– Хорошо, что я привел тебя сюда, Эрик. – Он ласково погладил сына по голове. – Думаю, из тебя выйдет толк.

– Правда, папа?

Отец поцеловал его в лоб:

– Настоящий толк.

13

29 ноября 2010 года

«29 ноября 2010 года. 33-й день. Снова четыреста с лишним. Я – Маша. Мне 21 год. Я попала в ад. Это мой дневник. Поймите это. Пишу ни для кого, только для себя самой. Я же понимаю, какой из меня писатель. Понимаю, что у меня никогда так не получится, как в „Дочке драконьей ведьмы“. Но я пишу, чтобы как-то вынести эту жизнь. Чтобы выжить тут. Чтобы напомнить самой себе, что я живой человек. Мама говорила, что я могла бы стать учительницей, что у меня хорошая голова. А я отвечала: „Какого черта я буду возиться с чужими сопляками за нищенские деньги?“ Сейчас я бы согласилась даже задаром. Но я не учительница. Я – ничтожество».

Так она начала свой дневник. Она завела его через несколько дней после того, как Славрос дал ей блокнот для учета доходов и расходов. Тот самый, куда она записала все расценки. После первого же дня в заведении Славроса ей уже не надо было заглядывать в перечень расценок, ее тело само чувствовало, что сколько стоит. Она инстинктивно угадывала цену каждой услуги.

Маша привела быка наверх по винтовой лестнице, покрытой бордовой ковровой дорожкой. В «Кей-клубе» быками называли всех клиентов, какой бы убогой ни была их амуниция. Ее ладонь утонула в его ручище, и кожей она ощутила холод золотого обручального кольца у него на пальце. Снизу из бара неслось «You Can Leave Your Hat On»[14] Джо Кокера – под эту музыку на сцене крутились у шеста девушки. Бычина был пьян и чуть не споткнулся на верхней ступеньке. Маша помогла ему удержаться на ногах и повела дальше по узкому коридору, в который в «Кей-клубе» выходили двери комнат второго этажа.