Изменить размер шрифта - +
Грин направил поток света так, чтобы он высветил пыль. Да. Под кроватью определенно лазили. И все время в одно место – в точку прямо под изголовьем, в углу. У ног пыли было значительно больше, чем там.

Какое счастье, что Изольда не помыла полы.

Грин забрался под кровать. Он был значительно больше девушки и тут же уперся плечами и спиной в ламели, кажется, даже приподнял их вместе с матрасом и постельным бельем. Кончик плинтуса в самом углу прилегал неплотно. Грин подполз к нему и посветил. Его явно отрывали и ставили на место. Высвободив руку, он потянул за деревяшку, и та легко и бесшумно отклонилась, высвобождая небольшое, но достаточное для того, чтобы скрыть тонкую тетрадку, пространство.

Да! Порадовавшись, что перчатки на руках, он достал дневник и аккуратно выбрался из-под кровати. Весь в пыли, но страшно довольный. Сел за стол, открыл страницу и чуть не застонал от разочарования: заполнено было всего три страницы. И последняя дата – 10 сентября. Он наскоро пробежал текст в поисках имен или того, что прольет свет на убийство. Но вычитал лишь то, о чем догадывался и так: девушка ходила к психологу в центр реабилитации Себастьяна Хоула. И она не ладила с другими балеринами. Вернее, ладила не со всеми.

Грин сунул тетрадку в пакет для вещдоков, его опустил в небольшую сумку, которую всегда возил с собой в кофре мотоцикла, тщательно отряхнулся и вышел из комнаты, понимая, что больше искать в ней нечего.

Изольда встретила его с напряжением.

– Что-то нашли?

– Дневник, – решил не скрывать он. – Но тетрадь новая, всего четыре записи. Не знаете, где может быть остальное?

– Лори вела дневник? – максимально искренне удивилась женщина.

Грин ей не поверил.

– Вы что-то знаете, но не хотите рассказывать. Поверьте, какими бы страшными ни были ваши семейные тайны, вы меня не удивите, а я вас не осужу. Не вы же убили свою дочь?

По щекам женщины потекли слезы. Она прислонилась спиной к стене и закрылась руками. Грин стоял у двери в комнату ее убитой дочери, смотрел на нее и ничего не чувствовал, кроме навалившейся усталости. День был сложным, он почти не спал, он еще должен заехать в участок, потратив почти час на дорогу, потом вернуться домой, и неизвестно, что там его будет ждать: гробовое молчание, вспышка страсти или скандал. На тепло и нежность он не рассчитывал.

– Если вы скроете важную для следствия информацию, могут пострадать другие.

– Другие? – Ее глаза распахнулись. – Но при чем тут другие? Убили Лори.

– Это двойное убийство, которому придали вид ритуального. Будут еще, поверьте мне. Без ваших показаний мы не сможем составить потрет преступника. Чтобы понять его, мы должны узнать все о Лоран. Чем она жила, что ее пугало. Я вижу мрак в ее глазах. Расскажите мне. Кто мог желать ей зла?

– Мне нечего добавить к тому, что я уже сказала.

– Лоран обращалась к психотерапевту? К кому?

Глаза Изольды распахнулись так, будто она услышала о том, что земля плоская, а все тепло идет не от солнца, а из недр. Она молчала, удивленная вопросом и сменой темы разговора. Обычно такое выбивает неподготовленного человека и заставляет его рассказать то, о чем он предпочел бы молчать. То, что Изольда не хочет говорить о прошлом дочери и собственном, понятно. То, что нужно будет обеспечить ей социального психолога, – тоже. Но сейчас Грин должен был сформировать максимальное количество гипотез, перебрать их, вывести из зоны тени и оставить только те, которые приведут его к убийце.

– Вроде бы ходила. Она не любила об этом говорить.

– Есть имя этого специалиста?

– Нет, конечно, – собравшись с силами, но все еще потрясенная, ответила Изольда.

Аксель медленно кивнул, отслеживая ее реакцию.

Быстрый переход