– Галактионыч, вы не спите? – спросил у меня Андрей Иванович.

– Нет, Андрей Иваныч, не сплю.

– Слушаете?

– Слушаю.

Он помолчал, по-видимому ожидая от меня еще что-то, потом сказал (я представлял себе при этом его наморщенный лоб и сосредоточенный взгляд):

– Удивительное дело, право!.. Вот мы сколько лет в городах живем и никаких чудес не видали. А у вас кругом, куда ни повернись, чудеса… Или уж просты вы очень…

– Ах, милый! – сказал Иван Савин. – Нешто можно городского человека к мужику применить?.. Ты вот, скажем, сапожник. Купил ты товару, сшил сапог, несешь его к барину или, будем говорить, к купцу. Сейчас он смотрит: сапог форсистый, товар хороший, работу твою знает, и спрашивает он у тебя цену. Ты, к примеру, просишь пять рублей, он тебе – четыре. А уж оба верно знаете, что за четыре с полтиной сапог этот идет. Ежели, скажем, нужда тебе, ты опять у него же просишь. Так ли я говорю?

– Ну, ну!.. к чему только ты это применишь?

– А к тому, что, значит, ты в своей воле живешь, и должен ты больше уважать давальцу. А мужик… он кругом как есть в божьей воле ходит. Сейчас вот парит крепко, а из-за лесу вон уж туча глядит. Тебе это ни к чему, только что разве промокнешь. А мужик – уж он соображает, стало быть, к чему господь батюшка эту тучу приспособляет. Вот теперь для хлебов она пользительна, и мы должны бога благодарить. А иной раз бывает: хлеба налились, вдруг холодом пахнет, побежит-побежит градовое облако. Тут уж надо мужику ко владычице прибегать, икону мы подымаем, молимся: отвороти! И, стало быть, ежели может еще грехам нашим терпеть, то заступится, пронесет мимо. А ежели уж невозможно ей терпеть, мы должны бедствовать. Так-то…

– И видите вы себе от иконы заступление?

– И-и, как не видать! Явственно видим. Давно ли было, третьего или четвертого году, появился червь на хлебах… И нигде не было, только у нас… что на ржи, что на просах, и даже лен жрал. Из себя небольшой, черный, мохнатенький, глаза у него востренькие, а ежели подразнишь его соломинкой, так он и вскидывается, ровно бы, сказать вам, змееныш. Злющий червь! Пошел я с мальчонкой, с племяшом, на ниву посмотреть. Хлыстнули прутом по колосу, – поверишь ли, как дождь, вот как дождь этого червяка посыпалось. Ну, видим мы такое наслание, стало быть, не иначе – надо икону поднимать. Подняли, прошли с молебствием, и взялась тут туча – а-агромная туча – и ударила на поля ветром да грозой. Что же вы думаете: вышли наутро в поле – ни одного червя!

– А насчет того, чтобы больных исцелять… бывало ли?

– В прежние года много бывало. А теперь не слышно. В книжках вот писано… Значит, про моровую язву и потом насчет болящих…

– А у нас так вот была же чуда от иконы, – вмешался белесый мужичонко, – и, слышь, не в давние года. Стало быть, жила в нашем городу купчиха одна, и дочь у той купчихи была хворая. Скрючило ее с тринадцатого году, ноги отняло, и не стало ей росту. Все, бывало, на лежанке сидит, и, ежели на нее стороннему человеку посмотреть, как есть малая девчонка, а уж в ту пору было ей по семнадцатому году. Много тоже молились они, что икон поднимали, – все не берет сила!.. Почаевска, слышь, и то не могла помочи ей… Только раз приснился той девице старичок седенький: «Сходи, говорит, ты, скорбная девица, к Николе, в Н-ское село».