Сергей Болотников. За окном пусто
Снег, снег за окном. Мягкий пушистый и одновремнно колкий, жестокий. Снег метет, снег пдает, он заваливет окна, оседает толстым, мертвым слоем на подоконнике. Плохо видно, но вся улица тоже в снегу, и снег же танцует а слабом умирающем свете уличных фонарей. Свет колеблется играет, но уже не в силах охватить улицу, он уже не может отхватить свой кусок мостовой у тьмы. Он слаб, потому что на него нашлась большая управа чем ночь. а улицу приходит расвет. Слабый, зимний, красноватый, но он прогоняет тьму и ослабляет фонари. Фонари это знают. Они не сопротивляются и скоро погаснут. Их ночь прошла. о и она настанет вновь. Сероватый свет бьет в глаза, мешает уснуть, а с улицы несется надрывный рев сотен машин. Рев, гудки, скрежет шин по льдистой мостовой. Город. И его проклятье. Там, на улице машины несутся вперед. Вялые сонные водители за рулем. Они плохо видят, ведь стекла машин замороженны. И они несутся и нога у них давит на газ, и если они собьют кого нибудь на этой мотсовой. То это не их вина. Это вина города. И снега. Кручусь в постели, отчаянно пинаю ногами скомканное одеяло. еприятная, потная ткань, одеяло выбивается из простыни липким ворсистым языком, щекочет ноги, неприятно. Поверх одеяла еще и сероватое, тонкое одеяло, что сползло на бок и свешивается с кровати. Тяжелое, оно тянет вниз и остальное. Еще раз поворачиваюсь, засовываю руку под подушку. Так удобнее. Пусть под подушкой всего лишь голый, полосатый матрасс, с странными желтоватыми пятнами. Все равно, пусть простыня и сползла. Так удобней. Спать. Тяжелый утренний в который проваливаешься как в яму. В черную глубокую, и ты остнешься в ней надолго, может до двеннадцати, а может до трех. Иногда кажется, что кровать, это большая налитая чернью губка, в которую погружаются все твои сны. И чем больше ты спишь, тем сильнее она наполняется. Падают сны сквозь кровать, кошлмары и добрые, серые и цветные. Пусть говорят что цветные сны снятся только сумасшедшим. Я знаю - это не так. А кровать впитываих их, принимает в себя. А затем потихоньку испаряет, поднимает вверх серыми удиушливыми испарениями. И стоит теперь на нее лечь, как тебя тут же начинает клонить в сон. Тяжелый и серый, от которого трудно проснуться, даже если тебе в глаза бьет светлое майское утро. аверное это зима виновата. Или этот снег, что серый и пустой, что скрывает всю грязь и мерзость накопившуюся за лето. Снег играет в прятки, он не дает увидеть истину нашего мира. Снег пуст. Он Пустота. Жарко. Открыть ли форточку? Впрочем нет, шум машин прорвется сюда, заметается над потолком. С трещщиной в штукатурке. Он вонзится в уши, поднимет, уничтожит сон. Лучше уж терпеть жару, или еще что. Так тише, так лучше. адо ценить тишину в любом случает. Все равно надо вставать. Маленький красный будлиьник на полке. у почему же он так стрекочет? Почему он не был слышен этой ночью? Почему? Стук, стук, стук, - мерный механический ритм. Будильник неутомим, у него есть цель, и есть ради чего терпеть. Он отсчитывает минуты приходящего дня. И му наплевать что его стук отзывается тяжелыми уарами глубоко в мозгу. адо вставать. адо вставать и идти в новый день, пусть он и будет таким серым, хоолодным и равнодушным. Зима всегда равнодушна, и холодна. Пинаю простыню, и ощущаю как выбивается паралон из матрасса. ет, уже не уснуть, это маленькое красное чудище решило все таки меня поднять. Стукистукистук. евозможно же терпеть. а улице кто то орет. Мат разностиься вокруг. о с трудом пробивает оцепенелую утреннюю тишину. Все, сна больше нет. Он еще придет, попозже. Чуть чуть. Отпихиваю одеяло, и осторожно сажусь на краю кровати. В глазах плавает сероватый дымок сна. Сквозь него различаю себя. Утро, очередное хмурое утро. Пустое. Странное ощущение. Кажется голова отдельно от тела подвешенна на длинных серебристых нитях. Я вижу себя, но это не тело поддерживает рассудок. |
