Выше, в участках стен, выделявшихся желтизной и перламутровым блеском, находились окна разных размеров и форм; казалось, нетвердая рука ребенка вырезала в стенах неправильные овалы, оборванные внизу круги, сглаженные многоугольники. При всем том в окнах блестели мутноватые, с радужными переливами, но явно прозрачные пленки.

– На сыром песке вокруг я не заметила никаких следов, – сказала Ксена. – Поселок – если это поселок, – похоже, был давно покинут. Или – мелькнула у меня и такая странная мысль – в нем и не жили?

Она пролезла под аркой внутрь ближнего домика. Распрямилась, осмотрелась.

Здесь было пусто, величественно и угрюмо, как в заброшенном храме. Вдоль стен вился по часовой стрелке вверх спиралью выступ – неровный, как и все вокруг. С конического свода свисала до уровня ее плеч светло‑зеленая, похожая на сталактит, колонна. Лившийся через оконца вверху свет рассеивался и как‑то преобразовывался ею, мягко освещая все. Пол домика был белый и твердый, как кость, но бугристый.

– Мне очень хотелось найти что‑то, по чему можно было бы судить об исчезнувших жителях поселка: утварь, орудия труда… хоть побрякушку. Я обшарила углы, по спиральному выступу поднялась к самому куполу, но не нашла ничего.

По радио Ксена связалась с Даном, сообщила о находке. Через полчаса прилетел и он. Вместе они осмотрели все дома, обшарили укромные места в них – но и в других тоже было пусто. Внимание Дана привлекло то, что все строения были исполнены без сборных стыков, разъемов, швов – будто из одного куска. Как?

Произвольность форм исключала мысль о штамповке.

Наступали сумерки. Тьма густела тягуче медленно. И так же постепенно сперва затлели холодным пепельным светом, а потом и засияли изумрудно колонны‑сталактиты в домах, где они как раз делали зарисовки. Выйдя наружу, они увидели, что такой же пепельно‑зеленый свет льется из окон остальных домиков.

– Единственно интересное, что мы нашли в двух самых крупных строениях, на полу, под сталактитами, – сказал Дан, – это кучки плотных шариков.

Его шлемный прожектор осветил Ксену, которая рассматривает и рассовывает по карманам комбинезона пригоршни темных шаров размером с орех.

Кадры на днище «лапуты» показывают далее, как Дан (теперь его освещает прожектор Ксены) выламывает из стен и пола образцы для анализов, раскладывает их по карманам. Астронавты надевают биокрылья, взбираются, помогая друг другу, на самый накренившийся домик, стартуют с него. Обратно они возвращаются в полной темноте, ориентируясь по мигающему лучику приводного маяка ракеты. Поднимается встречный ветер. Начинается предсказанный Даном дождь: лучи шлемных фар выхватывают из тьмы блестящие водяные нити.

– В полете случилось одно пустяковое, на первый взгляд, происшествие, – сказал голос Ксены. – Я перегрузила карманы образцами и особенно шариками.

На подлете к нашему острову сильный боковой порыв ветра тряхнул меня – и часть шариков высыпалась.

5. НОЧНАЯ ОХОТА

Всю сорокачасовую ночь лил дождь. Люди видели эту далеко и давно минувшую ночь в сферодатчиках и на днищах «лапут»: сиреневые молнии разваливают небо на черные куски, которые тотчас срастаются; на береговых валунах, над которыми поднимается пар, выхватывает застывшие волны, густо усеянные пузыри. Люди слышали эту ночь: шум прибоя, дождя, ветра – ненастья.

Однако это был миг‑пауза, короткий антракт в напряженном бытие исследователей. Пусть ночь длится сорок часов, пусть она промозгло‑сырая, в неизведанном окружающем враждебной тьмой мире, – нельзя пересиживать ее в ракете, не для того летели. Надо работать. И они надевали комбинезоны и гермошлемы, выходили в ночь, собирали для анализов дождевую воду, спектрографировали вспышки молний, записывали на пленку влажную раскатистость громов – все пригодится потом.