– Кого там, на хрен, несет? Проня, что ли? Сказал, не налью – значит, не налью! Убирайся, пока я не разозлился… О! Это не Проня! А кто же это?

Теперь в коридор высунулось еще две головы. Всем было любопытно узнать, кто явился в гости вместо неведомого Гурову Прони.

– Здравствуйте, господа! – добродушно сказал Гуров, останавливаясь перед ячейкой вагона, в которой обосновались четверо крепко выпивших граждан мужского пола. – Приятного аппетита!

На столике коптила старая керосиновая лампа, стояли грязные стаканы с сивухой и полная бычков консервная банка. Валялся там еще вялый желтоватый лук, но его было так мало, что и говорить о нем не стоило. Один из мужчин, казавшийся полным стариком, небритый и морщинистый, спал в уголке в засаленной телогрейке. Трое еще держались. Лохматый мужик лет тридцати в застиранном тельнике колючим взглядом придирчиво изучал Гурова. Два его собутыльника не казались такими агрессивными. Один, в мятом коричневом костюме, похожий на уволенного за пьянство бухгалтера, с редкими волосами и вялым подбородком, даже кивнул Гурову. Другой, добродушный увалень с русым чубом и тугими плечами, напоминал передовика производства со старого плаката.

– Ну, допустим, приятного аппетита, ладно, – сказал лохматый. – Дальше-то что? Ты вообще кто такой, что-то я раньше тебя здесь не видел? Ты не из Лопатина – точно! Ты кто такой?

– Прохожий я, – сказал Гуров. – Шел мимо, смотрю, огонек. Дай, думаю, зайду.

– А незваный гость, он, знаешь, хуже татарина, – доверительно сказал лохматый. – Я откуда знаю, чего ты тут вынюхиваешь? Ты, может, легавый и мечтаешь нас всех повязать?

– Значит, так, – сказал Гуров, который догадался, что разговор по пьяному делу обещает быть долгим. – Я действительно, как ты выражаешься, легавый. Вот только вязать вас в мои планы пока не входило. А есть за что?

– Оба-на! – Лохматый ошарашенно обернулся к своим приятелям. – Вы слыхали? Менты! Мы тут сидим, закусываем, о том о сем разговариваем, можно сказать, не трогаем никого… А тут менты о-па! – Он изобразил руками не вполне приличный жест. – Два притопа, три прихлопа! Это кто же тебе на нас, мент, стукнул? Да знаю я, кто это! Я ему, суке…

– Стоп! – прикрикнул на него Гуров. – Базар прекратили. Я здесь не для того, чтобы бомжей гонять. Вы тут в вагоне одни? Больше никого нет?

Лохматый не ответил, медленно поднялся, цепляясь за поручни, и посмотрел Гурову прямо в лицо.

– Хочешь проверить? Проверяй! – отчаянно выкрикнул он. – Только ты учти – мы, может быть, люди с трудной судьбой? Может, нас жизнь заставила вот, в вагоне дальнего следования?.. Ты об этом подумал?

Он попытался схватить Гурова за грудки. Гуров отпихнул его и быстро прошел в дальний конец вагона, посвечивая фонариком. В самой дальней плацкарте он обнаружил спящую женщину неопределенного возраста и дворняжку, которая помахала Гурову хвостом. От женщины резко пахло самогоном.

Гуров потрепал собаку за ухом и вернулся к собутыльникам. Лохматый решил, видимо, сменить гнев на милость и встретил Гурова полным стаканом мутной жидкости, запахом напоминающей керосин.

– Махни, мент! – щедро распорядился он. – Нам для хорошего человека ничего не жалко!

– Если ничего, то лучше поделитесь информацией! – сказал Гуров. – Мне пить врачи запретили. А вот кто тут у вас еще проживает, меня очень интересует.

– Хочешь, чтобы я корешей заложил? – с грустью спросил лохматый. – Да ни в жисть! Я, наоборот…

В его нетрезвой голове произошел какой-то невероятный сбой, и он вдруг заорал диким голосом:

– Атас! Полундра! Тревога! Поднимайся, народ! Рвем когти!

Он боднул Гурова лохматой головой, проскочил к выходу и вылетел наружу.