— Ладно, до встречи! Будет что, звони. Санек, — это уже относилось к бессловесному шоферу, — Подбрось философа до гостиницы «Москва» и сразу обратно. — Неловко, задом вперед выбирающийся из машины командир зафиксировал обнажившееся под задранной штаниной Соломона полотно кальсон — бережет здоровье агент.

За спиной Максимыча тут же включилось радио «Балтика» — Он уехал прочь на ночной электричке… — пела вроде бы Алена Апина.

На лестнице Максимычу никто из подчиненных (подчиненных в рамках мирской профессии) не встретился, и это было кстати, поскольку на обычный служебный церемониал не имелось никакого желания. Откуда в обсакраленный мир просочилась информация о стычке Максимыча с Передерием?

Угрюмо отмерив шагами несколько колен коридора, Максимыч толкнул дверь рекламного отдела своей фирмы. Его ждали. Все, кому положено — кому положено по уровню «Пятница, 13-е». Остальные сотрудники ИСАЯ имели право появляться на площадке «Литейный» только по сигналам «Хеллоуин» или, не приведи Господи, «Армагеддон».

Петя, закинув ногу на ногу, сидел на стуле возле встроенного шкафа с верхней одеждой и пририсовывал будденовские усы гремлину с обложки пульп-ужастика. Увидев Максимыча, сел прямо. Книжку отложил — типа чужая. Павел Капустин, оттеснив кактус, занимал подоконник. Кактусу не повезло вдвойне, потому что пепел с беломорины стряхивался в его горшок. Илья — по совместительству начальник рекламного отдела — сидел за компьютером и с остервенением, гораздо злее чем обычно, отстреливал монстров, отключив звук.

— Максимыч, — он вырубил игру, острый нос нацелился на вошедшего. — Когда ты уже себе нормальную кепку купишь?

— А я тебе сколько раз говорил, сотри стрелялки из компьютера. В фирме не осталось ни одного сотрудника, который мне на тебя бы не настучал. Дисциплину разлагаешь, — в меру грозно приструнил начальник бойца и положил кепку на стол. Получившему за человеческие слабости прозвище «Хомяк» Павлу тоже досталось: — А ты какого лешего «Беломор» садишь? — ворчание как раз было обычное, чтобы верные бойцы хоть чуть-чуть расслабились. Максимыч прошел к встроенному шкафу и доверил тому плащ без одной пуговицы. Подергал дверцы на себя, от себя. Нет, вроде не скрипят.

— Да я что? — пожал плечами Павел и ловко зашвырнул окурок в форточку. Но не обмануть нюх начальника. За показной бесшабашностью беспокойство. Как на ладони.

— Петруша, — кивнул Максимыч младшему. — Кофе сообрази. И не будем мешкать, начнем с тебя.

Паша и Илья переглянулись понимающе. Значит, впереди муторное и тягучее, как песня чукчи, совещание. Горькую пилюлю командир отложил на десерт. Петя отодвинул стул, воткнул в низко прилепившуюся розетку кофейник и стал, не разгибаясь, выставлять из тумбы на стол одну за другой четыре чашки, банку «Нескафе», картонный громко шуршащий пакет сахара, ложки. Стажер уже полчаса выстраивал фразу с просьбой вернуть перехваченную неделю назад «на денек» сторублевку. И не смог эту фразу озвучить. Застеснялся:

— Ну, короче, мне соседка приснилась, — сказал он в нутро тумбы, откуда почему-то пахло морскими водорослями. Молодой тоже робко надеялся, что сегодня обычный ритуал будет опущен. Ан, вышло по другому.

— Сколько лет? — оживившись, завозился на подоконнике Капустин. Его простоватая, бугристая и мятая, словно герой усердно гробит печень и ночует в разных комнатах общежития ткацкой фабрики «Возрождение», физиономия расплылась с подозрительно масляным интересом.

— Семнадцать, — не поднимая головы, глухо отвечал Петя.