Ни со своей, ни тем более с ивановской массой он поделать ничего не может. Увеличить ускорение реально. Натренировать мышцы — повысится скорость движения кулака, то есть кинетическая энергия (масса на скорость в квадрате, деленная пополам). Если скорость кулака увеличится в два раза, то сила удара по морде Иванова возрастет в четыре раза. Заманчиво! А ведь у Иванова таких проблем нет!

Как говорится: бегемот плохо видит, но при его массе это уже не его проблемы.

Володя после душа рассматривал себя в мутном зеркале коммунальной ванной: слегка выпирающий животик, сосисочно висят руки — ни одной мышцы рельефно. Хвастаться нечем.

«Бокс?» — спросил он себя. И тут же почувствовал, как болезненным воспоминанием заныл нос.

Отец Володи был офицером, и они много лет, пока не обосновались в Большеречье, переезжали из одного военного городка на окраине великой страны в другой. Когда Володе было двенадцать, родители служили в Казахстане, в маленьком поселке, окруженном пустыней, которая только весной пыталась превратиться в степь, а летом умирала под палящим солнцем.

В военной части организовали секцию бокса для солдат, и по просьбе женсовета разрешили посещать ее подросткам — детям офицеров и прапорщиков. Во время второй тренировки сверхсрочник Козлов провел мастерский удар прямо в Володин нос. На секунду мир потемнел, глаза от брызнувшей боли, казалось, выскочили из орбит и укатились с ринга.

Несчастья на этом не закончились. Володю привели в санчасть, где хозяйничал фельдшер Георгий Кикнадзе.

— Садысь сюда, — велел он и показал на стул.

Осмотрев съехавший на одну сторону нос, Георгий поставил диагноз:

— Нэ надо вэзти в дэвызыю. Самы поправым.

У Володи стали потеть ладони, когда он увидел, что Кикнадзе выбирает скальпель: возьмет в руки один, посмотрит оценивающе, потом взгляд на Володин нос, швырнет с металлическим лязгом на поднос, берет следующий и снова к Володе примеряет.

Наконец выбрал, и Володя немного успокоился, так как Кикнадзе стал обматывать лезвие скальпеля бинтом.

Дальнейшие действия фельдшера, которые кощунственно было бы назвать операцией, заключались в следующем. Он вставил рукоятку скальпеля в левую Володину ноздрю (именно сюда и съехал нос), свою волосатую кисть прижал к его правому уху. И нажал!

Очень сильно нажал на скальпель и на ухо, оказывая сопротивление. Хруст раздался чудовищный, но слышал Володя его, теряя сознание. Последней мыслью была уверенность, что теперь глаза точно не удержатся в глазницах.

Очнулся от резкого запаха нашатырного спирта.

— Обоняние работает, слезы черэз нос тэкут, — констатировал Кикнадзе, — здоров, можешь ытты. Нэ можешь?

Он взял Володю, у которого ноги и руки трепетали, как флаг на крыше штаба, и передал отцу.

С тех пор при слове «бокс» в Володином мозгу звучало эхо хруста носовых перегородок, и надеть перчатки его не заставило бы ничто на свете, даже измена жены.

На заводе, где работал Володя, был небольшой спортивный зал. Одну из торцовых стен в нем отделали зеркалами. Днем дети сотрудников занимались здесь гимнастикой и балетом, женщины — аэробикой. Вечером приходили мужики, приносили из подсобки гири, штанги, отодвигали от стен тренажеры и растили бицепсы, трицепсы и прочие достоинства мужского тела. Неизвестно, кто с большим удовольствием рассматривал себя в зеркалах: девчушки, закрутившие ноги в пятую позицию, или любители-атлеты из гальванического и сборочного цехов.

Володя приходил теперь в спортивный зал каждый вечер, готовил свои мышцы для предстоящей встречи с Ивановым.