|
Работать над диссертацией фактически удавалось только в летние каникулы, а нужно ведь и жить когда‑нибудь, да и не такая уж это легкая жизнь, когда у тебя жена, двое ребят и всего 2500 франков в месяц. Ох, не щедро платят преподавателю без степени! Даже с десятилетним стажем. И кому только нужны эти литературоведческие диссертации. Нигде, кроме Франции, от тебя не требуют этого громоздкого кирпича – от 500 до 1000 страниц, – монументального и всеобъемлющего, своего рода «шедевра», который требовался в Средние века от подмастерья для вступления в цех, этакого «opus magnum», поглощающего четверть жизни, где, чтобы исчерпать тему, ты должен исчерпать себя (Дельмон отметил про себя точность этой формулировки). И при этом над тобой воздвигнута пирамида бонз, тебя душит монархический гнет заведующего отделением. Странно, я так и не могу понять до конца, сожалею я о том, что толкнул Рансе, или радуюсь этому, есть в этом акте некая двусмысленность («двусмысленность» – было одним из излюбленных словечек Дельмона). Я сделал это не преднамеренно, но и не случайно, собственный жест сначала удивил меня самого, а потом привел в восторг. Значит, в моем поступке все же прорвалась жажда раскрепощения. Любопытно, что она долго и бессознательно накапливалась во мне, а вырвалась наружу в общем как следствие моего соприкосновения со студенческим бунтом: мы, конечно, ближе к студентам, чем профы, и по возрасту, и по положению, главное, мы, как и они, страдаем от произвола вышестоящих и точно так же лишены права голоса, отстранены от руководства Фа‑ком. Это, в сущности, и сближает нас – наше в равной мере подчиненное положение по сравнению с переходящими всякие границы привилегиями бонз.
Дельмон вынул из кармана свой черный блокнотик, шариковую ручку и записал: «диссертация = opus magnum, в котором, исчерпывая тему, исчерпываешь себя». На той же страничке его торопливым почерком были записаны определения недотроги и кокетки, сформулированные днем в клубе. Он перечитал их и несколько утешился, хотя обиды и опасения его одолевали по‑прежнему. – На карточку! – прозвучал за его спиной густой, как звук контрабаса, голос. – Только на карточку, не в блокнот! Каждый порядочный диссертант должен помнить об этом! Записывайте на карточку! Карточка поддается классификации, анализу, карточка занимает надлежащее место, комбинируется с другими карточками! Нет серьезной работы без карточки! Это был Даниель. Он сел позади Дельмона, выпятив широкую грудь, расправив мощные плечи, наклонив вперед свою голову финансовой акулы с длинным крючковатым носом, почти касавшимся подбородка, его голубые глаза, устремленные на друга, светились сердечностью и умом. – Привет, – сказал Дельмон. И добавил: – То, что я записал, не имеет отношения к диссертации. Это приватные размышления. – Ох, ох! – сказал Даниель своим трубным голосом. – Приватные размышления! Как это опасно! Дельмон чуть улыбнулся. – Я тоже склоняюсь к этой мысли. В особенности после сегодняшнего утра. Лоб Даниеля под черными, жесткими, мелко вьющимися волосами собрался в складки. – Договоренность с известным лицом не была достигнута? Дельмон проглотил слюну и отвернулся. – Отнюдь. Собственный голос в сравнении с голосом друга показался ему визгливым и слабым. Его восхищал в Даниеле этот трубный глас, размах плеч, кузнечные мехи груди, мощная голова, шевелюра патриарха. Когда он был рядом с Даниелем, в него точно переливалась частица этой силы, он ощущал себя не таким узкоплечим, не таким хилым и лысеющим. – Я могу тебе рассказать все, тут нет никакого секрета,– сказал Дельмон, все же понижая голос. – Я просил Его величество поддержать мою кандидатуру на пост штатного преподавателя, а он отказал. – Скотина! – возмущенно сказал Даниель. |
