|
Я вошел в лавку и, сделав вид, что рассматриваю выставленные на полках товары, скучающим голосом спросил, сколько стоит фигурка. Стоявшая за прилавком пожилая женщина, кажется, не слишком поверила, что я действительно собираюсь купить Попая, но все же назвала цену — что-то в пределах двадцати долларов. При ближайшем рассмотрении игрушки я был поражен еще больше: на подошве одной из ног морячка было вырезано имя — Дель Деббио. Одной из причин моего пребывания в Италии было желание посмотреть римский стадион и спорткомплекс, спроектированные Энрико Дель Деббио для Муссолини в двадцатые-тридцатые годы. Даже с точки зрения только что окончившего институт Радклиффа, недавнего студента и убежденного атеиста, это было более чем удивительным совпадением.
Конечно, я вовсе не ожидал найти в Вене пару туфель за подписью Дель Деббио, но, возможно, надеялся неожиданно обнаружить какую-нибудь лавчонку со старичком-продавцом в очках в золотой оправе и его помощниками-эльфами… Вместо этого я обнаружил Палма. Побродив часа два и вдоволь налюбовавшись на витрины, я оказался на другой стороне Дунайского канала во Втором районе. Хотя он и располагался всего в каких-то десяти минутах ходьбы от роскошного центра города, дух и цветовая гамма Второго разительным образом отличались от шикарной атмосферы кишащего богато одетыми жителями столицы и туристами района церкви Святого Стефана. Здесь же навстречу попадались преимущественно чернявые самой простой внешности люди, больше всего смахивающие на цыган или только что приехавших из деревни крестьян. У большинства женщин головы были повязаны платками, а на передних зубах красовались золотые коронки, в то время как лица большинства мужчин украшали густые жесткие, как металлическая щетка, усы. Все эти люди, как правило, не переговаривались, а перекрикивались между собой грубой маловразумительной скороговоркой. Но даже при этом они чаще всего улыбались, поэтому трудно было определить, обычный это для них образ общения или они действительно ссорятся. Район, очевидно, в основном был застроен рабочими кварталами с домами цвета дохлой мыши, где в любой комнате живет слишком много людей и единственный выбивающийся по вечерам из окон свет — это дымчато-голубое свечение телевизионных экранов, медленно усыпляющих своих усталых хозяев. Улицы были скучны и убоги. Безликие многоквартирные дома и кое-какие магазинчики, крайне немногочисленные и торгующие лишь самым необходимым, небольшие мрачные продуктовые лавки, магазины электротоваров и Geschaft, торгующие унитазами и ванными. По идее, эта часть Вены была не лучшим местом для поиска новой добротной обуви, но я упорно шел вперед, разглядывая дома и людей. Наконец мой взгляд привлек укрепленный на одном из домов уличный указатель с надписью «Люсигассе». Одну из первых моих возлюбленных еще в старших классах звали Люси Хопкинс, поэтому сейчас я в ее честь свернул на улицу ее имени. Пройдя с полквартала, я увидел магазинчик. Он был довольно скромным и совершенно ничем не выделялся среди других. Будь рядом что-нибудь более заслуживающее внимания, я бы его и не заметил. Простенькая черно-белая вывеска над входом гласила: «Мортон Палм, Тюрен & Лейтерн». Чем же здесь торгуют? Дверьми и лестницами, что ли? В витрине громоздилась куча округлых серых камней. А вершину этой кучи украшала цветистая в стиле «ар деко» рама, обрамляющая плакат с красиво выведенной на нем от руки цитатой на трех языках: немецком, английском и (как я узнал позже) шведском языках. «Дверь — это разница между „внутри“ и „снаружи“». Надпись сразу возбудила во мне интерес. Как бы придавая себе уверенности перед тем, как сделать следующий шаг, я бросил взгляд сначала налево, потом направо и только после этого, медленно повернув дверную ручку, вошел. Внутри никого не оказалось, но представший моему взгляду самый настоящий пустынный ландшафт заставил меня оцепенеть и простоять с вытаращенными глазами до тех пор, пока откуда-то из глубины помещения не появился Палм. |
