— Вы и вправду не видите здесь ничего другого? Прошу вас, только честно.

— Нет, ничего.

— Вы имеете какое-нибудь отношение к моему сегодняшнему приезду сюда?

— Нет, я думал, вы поедете прямо домой. А это что?

Разговаривая с ним, я перевернул страницу и снова стал рисовать. На второй рисунок у меня ушло добрых минут десять. Но дался он мне значительно легче, чем первый, поскольку я уже совершенно ясно и полно представлял, что должен изобразить. Меня беспокоил только вопрос о возможном влиянии на меня Хазенхюттля. Интересно, правду он говорит или нет? Был этот приезд в Санта-Барбару моим собственным решением, или кто-то физически и психически дергал меня за веревочки — Хазенхюттль или те, кто за ним стоит? Мне страшно хотелось, чтобы это оказалось не так! Я готов был примириться даже с тайной его появления, но только в том случае, если он появился откуда-то из-за меня самого, а не был послан Ими.

Мы сидели рядом среди царящего вокруг покоя и ароматов сумерек. Откуда-то из-за холма до нас время от времени доносились негромкие голоса и смех — Билл Розенберг и его подружка Викки жарили барбекю. Продолжая рисовать, я вспомнил свой последний приезд сюда с Биллом и Бронз Сидни.

— Вы что, так и будете ходить за мной по пятам до тех пор, пока я не закончу работу?

— Только если сами захотите. Вы же знаете, я могу приносить вам пользу, и довольно нешуточную. Я оторвался от рисунка и взглянул на него.

— Правда? И какую же?

— В основном, давать ответы на вопросы. Разумеется, в пределах допустимого.

— А я думал, вы здесь исключительно в качестве сторожевого пса.

— Не только. Я действительно могу помочь. Поверьте, будут моменты, когда вам обязательно потребуется моя помощь.

— Звучит довольно зловеще. Я-то думал, мое дело спроектировать здание.

— Так-то оно так, но у вас есть враги. Хассан был не совсем искренен, когда говорил, будто Ктулу наплевать, если музей построят не в Сару. Ему вовсе не наплевать.

— Ну вот. Взгляните-ка на это. — Я передал ему блокнот. Он снова снял очки и поднес рисунок к самому лицу. Мой дальнозоркий Надсмотрщик.

— Этого я не понимаю.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, я вижу, что это — здание, но не понимаю его.

— Дайте-ка сюда! — я выхватил у него блокнот. — Это Собачий музей.

— Допускаю. Но что поделаешь? Мне все равно этого не понять.

Домой я попал, когда уже совсем стемнело. Квартира, как всегда, выглядела заброшенной, и единственным живым существом, которое меня поприветствовало, был мигающий красный огонек на автоответчике, безмолвно настаивающий, чтобы я прослушал записанные им звонки. Представьте себе мое удивление, когда первым, что я услышал, нажав кнопку, было: «Гарри, ты козел! Эгоистичный, бесчувственный козел». Щелк. Голос Фанни Невилл. За этим следовал деловой звонок, а за ним: «И вот еще что: больше не звони мне, ладно? Даже не снимай трубку и не пытайся». Затем опять деловой звонок, потом: «Я только сейчас сообразила, что ты, наверное, злорадствуешь по поводу моих предыдущих звонков. Но это лишь доказывает, что в отношении тебя я совершенно права, ведь верно?»

Автоответчик отключился, но я еще некоторое время стоял над ним, недоуменно подняв брови. Наконец мой взгляд упал на стоящий у противоположной стены музыкальный центр, и я решил, что хорошая музыка, пожалуй, будет лучшим средством проветрить комнату от напущенного Фанни дыма.

Кумполу никогда не нравились собачьи игрушки, зато он просто обожал кости, они до сих пор валялись в нескольких стратегических местах на полу. Иногда, заскучав, он начинал бродить от одной к другой, погладывая понемножку каждую.