— У садовника наверняка есть другая роза.

Короля обуяло такое нетерпение, что он скакал дни и ночи напролет, но дождями смыло мосты, и ему все равно пришлось потратить семь дней, чтобы добраться до домика садовника. И там снова был розовый куст с единственной розой. Красной розой, такой прекрасной, что свита короля молчала, пораженная ее красотой, а сам король лишь махнул рукой дворцовому садовнику, чтобы тот забрал куст.

И хотя король не задавал вопросов, садовник сам заговорил, прежде чем лопаты коснулись земли вокруг розового куста.

— Я посадил эту розу по прошествии трех лет со дня смерти моей жены, — сказал он. — Цвет этой розы — это цвет ее губ, которые я впервые поцеловал в полнолуние, в самую жаркую летнюю ночь. Эта роза растет благодаря моей любви.

Король, казалось, ничего не слышал, он просто не мог оторвать взгляда от розы. В конце концов, он отвел от нее глаза и повернул лошадь к дому.

Дворцовый садовник посмотрел, как король уезжает.

— Твои розы — это самое прекрасное, что я когда-либо видел, — сказал он. — Они растут только благодаря твоей великой любви. Но зачем их растить, если у тебя все равно забирают эти воспоминания?

Садовник улыбнулся и ответил:

— Мне не нужно ничего, чтобы помнить о жене. Когда я иду в одиночестве под ночным небом, то вижу черноту ее волос. Когда луч света попадет на зеленое стекло бутылки, я вижу ее глаза. Когда заходящее солнце окрашивает красным цветом холмы, а ветер касается моих щек, я чувствую ее поцелуй. Я вырастил первую розу, потому что боялся, что могу забыть. Когда розы не стало, я понял, что ничего не потерял. Никто не может забрать память о моей любви.

Дворцовый садовник нахмурился и снова начал копать землю у куста. Затем спросил:

— Но почему же ты продолжаешь выращивать эти розы?

— Я выращивал их для короля, — ответил садовник. — У него нет собственных воспоминаний и нет любви. И, в конце концов, это же всего лишь цветы.

Окончания

У меня есть два меча. Один зовут «Печаль», а другой — «Радость». Это не настоящие их имена. Не думаю, что есть на свете хоть один живой человек, который знает буквы, выгравированные на их черно-синей стали.

Я — знаю, но я не живой. Однако, и не мертвый. Ни то ни се, колышущееся в сумерках, и проснувшееся, и спящее, помещенное в некие границы, приколотое к доске, отчего я не могу двинуться ни назад, ни вперед.

Я отдыхаю, но я не сплю и не дремлю. Я просто вспоминаю, а воспоминания наваливаются одно на другое, смешиваясь и соединяясь до тех пор, пока я не запутываюсь, когда или где, как или почему. В сумерках становится совсем невмоготу, и я поднимаюсь из моей ужасной постели, чтобы выть на луну или бродить по коридорам…

Или сидеть под мечами в старом плетеном кресле, надеясь на стук случайного посетителя, надеясь на перемену, на шанс…

У меня есть две дочери. Одну зовут Печаль, другую — Радость.

Это не настоящие их имена. Не думаю, чтобы даже они помнили, как их звали в далекие дни их юности. Ни они, ни я не помнят имени их матери, хотя иногда, во время моих дневных мечтаний, я могу уловить мелькание ее лица, ощущение ее кожи, вкус ее губ, шуршание рукава, когда она покидает комнату… и мои воспоминания.

Они, мои дочери, всегда голоднее, чем я, и все еще испытывают жажду… крови.

У этого рассказа два конца. Один называется «Печаль», другой называется «Радость».

Вот первый конец.

Когда садится солнце, в мой дом неосторожно заходит великий герой.