Изменить размер шрифта - +
Но вот уже несколько дней как стало чуть полегче. Вполне возможно, легкие и организм начали понемногу очищаться от никотина.

Позавтракал Борис Рублев безо всякого аппетита. Настроение сложилось ни к черту, и Комбат прекрасно понимал, с чем это связано. Имелись две причины, обе веские: во-первых, бросил курить и начал изнурять себя воздержанием, а во-вторых, и, может, это было самым главным, Рублев не мог долгое время находиться в подвешенном состоянии и бездельничать. Его неуемной натуре нужна была такая работа, которая поглощала бы его всецело, не давая ни о чем думать, кроме самой работы.

Он включил старенький автоответчик на своем телефоне – подарок друзей и, расхаживая в большой комнате, в которой, несмотря на холод, окно было распахнуто настежь, начал прослушивать магнитофонную запись. Никаких звонков не поступало, и это Рублева расстроило.

«Хоть бы какая сволочь позвонила, – подумал он и криво улыбнулся. – Нет, так нельзя, так жить нельзя. Мучу себя почему-то-. Кому и что я собираюсь доказать? Если себе, то ведь о себе я все знаю, а если другим, то зачем?»

От этих вопросов Рублеву становилось не по себе. Он вообще не привык рассуждать и предаваться долгим размышлениям, он был человек действия.

«Может, позвонить Андрюше Подберезскому? – подумал он. – Или прямо Бахрушину?»

Звонить Бахрушину не хотелось. Что-то в последнее время в их отношениях разладилось. То ли Борис Иванович Рублев стал не нужен полковнику ГРУ Бахрушину, то ли у самого полковника возникли какие-то проблемы, и ему было не до Рублева.

Недовольно взглянул на часы. Было еще сравнительно рано. Борис подошел и оперся локтями о подоконник, почти наполовину высунувшись из окна. Две дворничихи сгребали опавшие листья в большие золотистые ворохи. Смотреть на этот процесс было приятно, он отвлекал от навязчивых мыслей.

Затем одна из дворничих взялась поджигать листья.

Смяла газету, долго возилась со спичками. Наконец газета загорелась; и женщина принялась подсовывать ее под ворох влажных листьев, пряча в середину. Листва задымилась, дым медленно пополз вверх, и вскоре Борис Рублев ощутил его терпкий, щекочущий ноздри запах.

Так всегда пахнет листва осенью. Что-то странное и волнующее есть в этом запахе. Осень Борис любил, она ему нравилась всегда. А вот к весне относился с легким презрением. Ему не ложилось на душу кипение крови в организме, не по душе была весенняя суета и напряженность.

«Закурить бы сейчас», – мелькнула шальная мысль, но Борис раздавил ее в своем сознании, как давят назойливого комара – абсолютно безжалостно.

Дворничиха продолжала меланхолично сгребать опадающую листву. В квартире сделалось совсем уж тихо, и настроение у Комбата было ни к черту.

«Какой-то я издерганный, словно от меня несуществующая жена ушла и даже не объяснила почему.»

Вдруг эту гнетущую тишину нарушил звонок – не дверной, а телефонный. Борис даже встрепенулся, «Интересно, кто это может звонить в такую рань?»

Он взял трубку, уже по звонку догадываясь, что это междугородный.

– Алло, слушаю!

– Здравия желаю, – услышал он в трубке знакомый и родной голос.

– Бурлак, ты, мать твою?

– Я, Борис Иванович, а то кто же!

– Ну где ты, что ты? – тут же обрадовался Борис Рублев.

– Как это где – у себя в Сибири.

– Черт бы тебя подрал, Гриша, забрался невесть куда.

Видимся раз в год, да и то не всегда.

– Ага, Борис Иванович, – услышал он в трубку голос Гриши.

– Ну как ты там?

– Да я нормально, дела засосали, ни вздохнуть, ни выдохнуть.

– Плюнь на дела, Гриша, друзья дороже.

Быстрый переход