Это остудит его, как ничто другое. Неприступность поместья Лазара была вызовом даже для него. Это напомнило ему о тех светлых днях, когда он выполнял поручения для армейских рейнджеров. Только в такие минуты экстремального риска он чувствовал себя свободным. Свободным от горьких воспоминаний и прочей шелухи. Поэтому он жаждал таких поручений так, как обычные люди жаждут сна после долгого и трудного дня.
Он посмотрел на спящую женщину на мониторе и стиснул зубы. Спи, спи, красавица, набирайся сил. Завтра будет день, который ты никогда не забудешь.
Он начал собирать все необходимое оборудование для проникновения на остров, но краем глаза продолжал следить за экраном. Одеяло сбилось и оголило ее до пояса. Ему захотелось укрыть ее и подоткнуть края, чтобы она не простудилась во сне.
— Секунду, пожалуйста, — попросила Рейн, набирая текст на ноутбуке. — Если вы собираетесь все время переходить с французского на немецкий, то я должна переключать раскладку клавиатуры. Это не займет много времени.
Виктор вздохнул и откинулся на спинку мягкого сиденья своего лимузина с видом легкого раздражения на лице. Он отпил из бокала и, закинув ногу на ногу, нетерпеливо забарабанил по кожаной подошве своих туфель от Гуччи.
Рейн выбрала немецкий язык в списке языков, щелкнула курсором по иконке нового документа и приготовилась набирать текст, надеясь, что Виктор не заметит, как дрожат ее пальцы.
— Я готова.
Но Виктор не спешил диктовать. Он смотрел на нее пронизывающим цепким взглядом. Чтобы выдержать этот взгляд, ей понадобилась вся ее выдержка. Сорок минут в обществе ее харизматического дядюшки оказались для нее сущим адом. Это было бы непросто для кого угодно, даже если этот «кто угодно» не замышлял разрушить империю Лазара.
— Для американца нетипично бегло говорить на стольких языках, — сказал он наконец.
Рейн моргнула.
— Я… я много лет провела в Европе, когда была маленькой.
— Да неужели? И где именно?
Она была готова к этому вопросу и заранее решила, что не стоит врать там, где в этом нет крайней необходимости.
— Сначала во Франции, недалеко от Лиона. Затем некоторое время в Ницце. Потом в Голландии. Затем пару лет мы жили во Флоренции, а далее Швейцария и Лондон.
— Потрясающе! Ваши родители, должно быть, работали в иностранном представительстве?
Ну какого черта он не начинает снова диктовать! Ну почему так нужно таращиться на нее сейчас, когда они наедине?
— Нет… просто мама любила путешествовать.
— А отец? Он тоже любил путешествовать?
Она коротко и нервно вздохнула и напомнила себе, что врать нет необходимости.
— Папа умер, когда я была еще очень маленькой.
— Ох, простите, какая жалость.
Она кивнула в надежде на то, что он оставит ее в покое и начнет диктовать.
Ан нет. Он изучал ее лицо, недовольно нахмурившись:
— Ваши очки. Вы можете выполнять свои обязанности без них?
Это слегка озадачило ее.
— Э-э… наверное, да. У меня близорукость, так что они мне нужны, только чтобы видеть удаленные предметы…
— Ваши проблемы со зрением меня абсолютно не интересуют. Просто не надевайте больше эти очки в моем присутствии.
Рейн испуганно посмотрела на него:
— Я… вам не нравятся мои очки?
— Именно. Они совершенно отвратительные. Носите контактные линзы, — разрешил он и улыбнулся великодушно.
Она стиснула зубы, чтобы промолчать. Может, это всего лишь очередной хитроумный психологический тест. Ни одна помощница управляющего не стала бы терпеть такое к себе отношение в нормальной ситуации. |