Генри Каттнер. За земными вратами
ПРОЛОГ
Итак, теперь она звалась Малеска. Ее импресарио уверил, думаю, небезосновательно, что она — самая очаровательная девушка Америки. Но если б я знал, что сегодня вечером она будет исполнять здесь «Крыши Виндзора», то пошел бы в какое-нибудь другое место. Однако было уже слишком поздно — я сидел за столиком, довольствуясь сэндвичем и виски с содовой. Свет погас, включили прожектора: на сцене в буре аплодисментов стояла, кланяясь, Малеска. Я надеялся еще, что она не помешает мне спокойно поужинать. Можно ведь и не смотреть в ее сторону. Я принялся за белое мясо цыпленка и виски с содовой, ненадолго мне удалось даже направить мысли в иное русло, впрочем, пока не зазвучал этот знаменитый бархатный голос… Я слушал, как она поет. Скрипнул стул. В полутьме кто-то сел возле меня. Вглядевшись, я узнал одного из заправил шоу-бизнеса. — Привет, Бартон, — сказал он. — Привет. — Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? Я сделал пригласительный жест, и он что-то заказал бесшумно подбежавшему официанту. Малеска все еще пела. Человек, севший за мой столик, уставился на нее с восторженным вниманием, как, впрочем, и все остальные в этом зале, исключая, пожалуй, меня. Ее дважды вызывали на «бис», и, когда зажгли свет, я увидел, что мой сосед пристально смотрит мне в лицо. Мое равнодушие было, вероятно, слишком очевидно. — Не впечатляет? — озадаченно спросил он. Даже и до Коржибского этот вопрос не имел бы смысла: я знал, что не могу ему ответить, и не трудился, — просто промолчал. Краем глаза я видел, как Малеска, шелестя жесткими юбками, пробирается к нашему столику. Я вздохнул. Она принесла легкий аромат цветочных духов, которые, я в этом уверен, не сама себе выбирала. — Эдди, — сказала она, опершись о край стола и наклонившись ко мне. — Да? — Эдди, я тебя не видела лет сто. — Да, пожалуй. — Послушай, почему бы тебе не подождать здесь? Своди меня куда-нибудь после выступления. Мы могли бы пропустить по стаканчику или… А? Как, Эдди? Ее голос завораживал, в нем было что-то магическое. Таким же он был, когда звучал по радио и на пластинках, а скоро появится и в кино. Я молчал. — Эдди, пожалуйста!.. Я взял свой стакан, допил то, что там оставалось, стряхнул крошки с пиджака и положил салфетку на стол. — Благодарю, — сказал я. — Но не смогу. Она пристально посмотрела на меня — таким знакомым, испытующим взглядом, полным непонимания и растерянности. В зале по-прежнему гремели аплодисменты. — Эдди… — Ну ты же слышала. Давай-ка иди… Тебя зовут на «бис»! Она молча повернулась и направилась к сцене, пробираясь между столами; ее юбки шипели и пенились. — Эдди, ты с ума сошел? — спросил мой сосед. — Весьма возможно, — ответил я, не собираясь ему ничего объяснять. — Ну ладно, Эдди. Я полагаю, тебе виднее. Но все равно это странно: самая красивая женщина в мире бросается к твоим ногам — а тебе наплевать. Это просто неблагоразумно. — А я вообще не слишком благоразумен, — ответил я. Разумеется, это ложь, потому что я — самый благоразумный человек в мире, и не только в этом мире. — Ты выдаешь одни избитые истины, — заметил мой собеседник. — Но ведь это не ответ. — Избитые истины… — я поперхнулся. — Ничего, ничего, все в порядке. |
