— Куда... куда ты уходишь? — спросила она, послушно опускаясь на подушку.

— Никуда, — ответил он, ложась рядом с ней поверх одеяла, и обнял ее. — Я тоже устал. Мы можем отдохнуть вместе. Ты пахнешь розой.

— Это шампунь.

— Тебе удобно? — Она только что-то промурлыкала в ответ. — Тогда закрой глаза.

— Я... я боюсь...

— А ты не бойся. Подумай о чем-нибудь хорошем. — Он тихо вздохнул. — Розы знают, что ты пахнешь, как они. Маленькие бледные бутоны, завернутые в целлофан, их сильные стебли перевязаны шелковой лентой... Или прекрасные, распустившиеся чайные розы с капельками росы на тонких лепестках, и пчелы, жужжащие над ними... Или влажные темно-красные, полные тайны...

Торри никогда так и не узнала, в чем заключалась эта тайна: то ли в чувстве безопасности, которое она ощутила в кольце его рук, то ли в его дыхании на ее щеке, в тихом низком голосе, погружавшем ее в глубокий долгий сон без тревог и сновидений.

Когда она проснулась, день уже перевалил за половину. Дождь перестал и светило солнце.

Торренс потянулась, села, откинув со лба волосы и, все еще плохо соображая, сонным взглядом окинула комнату.

Джон стоял в дверях, прислонившись к косяку, и наблюдал за ней. На его плечи был небрежно наброшен пиджак, а взъерошенные волосы в беспорядке падали на лоб.

Он открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но девушка перебила его.

— Не уходи, пожалуйста, — прошептала она.

— Я должен, — сказал он, окидывая ее волосы, обнаженные плечи, по-детски припухшие губы, выпуклость груди под тонким батистом ночной рубашки взглядом, в котором промелькнуло желание.

Торри смотрела на него глазами, полными мольбы и отчаяния...

— Если я останусь, — Джон говорил едва слышно, и она почувствовала, как он напряжен, — боюсь, мы можем совершить такое, о чем впоследствии... будем жалеть.

— Нет, — сказала она тихо. — Мы ни о чем не будем жалеть. Я... Ты мне нужен, Джон. Пожалуйста, останься...

12

— Улыбочку! — воскликнул местный фотограф. — Так. Отлично! — Он с энтузиазмом захлопал в ладоши. — Чудесно! Теперь только одно последнее фото: миссис О'Кинли с младенцем.

Подходил к концу скромный прием, устроенный Джоном и Торренс О'Кинли по случаю крестин их первенца. Среди приглашенных, разумеется, были родители Торри, Фифа и Жорж, Грейс в сопровождении высокого, плотного мужчины с тихим голосом, ни на минуту не отводившего от нее влюбленного взгляда. Хью О'Кинли, главный виновник торжества, которому как раз в этот день исполнилось три месяца, ни о чем не подозревая, мирно спал на протяжении всей вечеринки.

Это милое общество собралось в доме на высоком холме над тихой рекой.

Торри взяла Хью из рук его бабушки, и леди Энн улыбнулась дочери. Она уже забыла о своей болезни, и лишь легкая хромота, единственное последствие удара, напоминало об этом.

Алекс наполнил бокалы.

Присев в плетеное кресло для последнего снимка, молодая мать не отрывала взгляда от спящего сына, который был так похож на своего отца, что порой это даже забавляло ее. Она думала о том, что скоро малыша нужно покормить и он вот-вот проснется и заявит об этом с решимостью, которую тоже унаследовал от Джона.

В бледно-голубом платье с белым кружевным воротничком и манжетами, с волосами, мягкой волной падающими на плечи, и спящим младенцем на руках, она казалась прекрасной картинкой на фоне зелени.

Сэр Рональд взволнованно откашлялся и предложил маленький тост:

— За тебя, Торренс, — сказал он, поднимая бокал.