«Может быть, она подвела проводок к какому-то пленному вокалисту, запертому в темном чулане, а бедняга знает, что, если откажется петь, когда электроимпульс подаст сигнал голосовым связкам, его перестанут кормить?»

Дверь отворилась. На пороге, деликатно позевывая, стояла томная брюнетка. Волосы рассыпались по плечам, длинная челка почти касалась бровей. Красивый овал по-кошачьи изящного личика, большой, выразительный рот... Нет, по-моему, просто позор, что в глазах такой женщины читалось твердое намерение отвергнуть любой товар, какой бы я ей ни предложил: “Нет, спасибо, мне не нужен крем!"

Сильно поношенный белый брючный костюм Джеки украшали гигантские подсолнухи, рассыпанные в самых необычных для произрастания этих цветов местах. Блуза, скрепленная на шее воротником-хомутиком, плотно облегала шикарную грудь и пышные бедра, словно нарочно созданные, чтобы спасти вас от холода в зимние ночи. Крохотные медные колокольчики тонкого браслета на обнаженной правой руке мелодично позванивали на каждом шагу.

Вид этой особы вызвал у меня вполне человеческую реакцию. Возможно, у драматурга она и могла вызвать чисто академический интерес, но я в этом сильно сомневался.

— У вас неглупый вид, — позевывая, промурлыкала она, — так скажите что-нибудь остроумное.

— О'кей. — Я дружелюбно усмехнулся. — Это не вы недавно стянули у автора одну хорошую пьесу?

Она заморгала так, что на миг верхние и нижние ресницы слились в любовном единении.

— Повторите-ка еще разок!

— Кто-то украл копию последней пьесы Рейфа Кендалла, — объяснил я. — Это произошло, когда вы гостили в его доме.

— У вас есть имя?

— Рик Холман.

— Думаю, вам лучше войти, Рик Холман. Джеки повернулась, чтобы показать мне дорогу, и я узрел совершенно голую спину, покрытую ровным загаром вплоть до того места, где колоссальный подсолнух скрывал переход из долины в расселину.

Гостиная, без особого порядка обставленная современной голландской мебелью, смахивала на миниатюрный Голливуд-Боул. Звездная ночь за окнами из зеркального стекла, безусловно, была чудом искусства, но я все же понадеялся, что хотя бы бар под мраморной доской, стоявший в углу комнаты, выполнял свое естественное предназначение.

— А где чулан? — полюбопытствовал я.

— Чулан? — На лице Джеки мелькнула легкая тревога. — Какой еще чулан вам понадобился?

— Тот, где вы держите взаперти ручного вокалиста, — ответил я, — беднягу, к чьим голосовым связкам подключены провода дверного звонка.

— Ах вот оно что! — Джеки вдруг расхохоталась. — Оригинально, правда? Я заказала звонок после того, как этот мерзавец Тони Алтино сбежал от меня, даже не соизволив попрощаться. Эти слова — начало песенки из его альбома и довольно точно характеризуют Тони. Это ничтожество и в самом деле никуда не годный любовник. Слушая его песенку “Скажи, что любишь меня”, я готова была поклясться, что несчастный сгорает от безумной страсти, а на самом деле... Поверите ли, негодяй накануне очередной записи иногда не желал отвечать мне по телефону, опасаясь за свой драгоценный голос!

— Певец, драматург... А кто вы такая, мисс Лоррейн? — спросил я. — Просто коллекционируете знаменитости или тоже из их числа?

— Я актриса, — холодно ответила она. — Никто никогда обо мне не слышал, но мое лицо знакомо всем, кто смотрит телевизор. Я любящая жена полицейского-неудачника, гордая подруга симпатичного, молодого, но закомплексованного врача, несчастная девица из салуна, влюбленная в шерифа, угодившего в трудное положение.