«Театр-плейс» располагался рядом с Линкольн-авеню, в здании, где некогда была церковь. Шпиль по-прежнему украшал довольно большой и грозного вида крест, совершенно не сочетавшийся с пестрым тентом над входом в театральную студию. На афишах красовалось название спектакля: «ВИНДЗОРСКИЕ ПРОКАЗНИЦЫ», из чего Карелла сделал вывод, что это bona fide театр, а не просто учебная студия или центр, как думал Хоуп. Карелла до сих пор сам себе удивлялся — ну с чего это он оказывает такие услуги совершенно, по сути, незнакомому человеку. Возможно, было нечто такое в манере его разговора… А может, потому, что он, Мэтью, был так искренен. Короче, как бы там ни было, Карелла распахнул одну из дверей и попал в бедлам.

В комнате находилось с дюжину, а то и больше, людей. Все они, похоже, пребывали в разных стадиях истерики, галлюцинаций, ярости, экстаза, полного раздрызга чувств. Глаза у Кареллы все еще слезились от холода, волосы были встрепаны ветром, он дул на руки, стараясь их согреть. И одновременно с изумлением взирал на столь странную компанию — то ли людей, то ли животных самого разного возраста, от девятнадцати до девяноста, которые ползали, прыгали, стенали, стонали, скакали, верещали, хохотали и рыдали. Что, черт возьми, тут происходит?.. Разве не сущее чучело этот мужчина, что стоит, натягивая дамские шелковые чулки со швом, мажет губы помадой и отпивает шампанское из бокала? Разве это нормальная женщина, которая истерически хохочет и кружится в танце под музыку, источник коей неизвестен? Разве не полная задница вон тот тип, что ходит важно, точно павлин, прихорашивается, чистит перышки и — о Господи, мало того — еще и кукарекает, как петух?.. Там же находились еще трое мужчин — сидели и пялились в воображаемые зеркала, брились воображаемыми лезвиями, и один из них еще громко рыдал при этом!

— Плечи согни, Присцилла, — сказал кто-то. — Ты же не обезьяна, а горилла, помни об этом.

Карелла обернулся и увидел высокую стройную белокурую даму лет шестидесяти с хвостиком, так ему, во всяком случае, показалось. На ней было длинное зеленое шерстяное платье, длинные волосы собраны в конский хвост, спадающий по спине. Она приближалась к молоденькой девушке. Та раскачивалась из стороны в сторону, пригнувшись — спина сгорблена, руки болтаются.

— И вообще, Присцилла, движения у тебя слишком дерганые и какие-то легковесные. Помни: плечи тяжелые, руки — тоже… И большая отвисшая челюсть, да, Присцилла, вот так! Теперь проверь, как звучит голос, и не забывай: ты горилла! — сказала женщина, а Карелла затаил дыхание. Еще бы, ведь он стал свидетелем таинства обучения актерскому мастерству. Присцилла зарычала: «Ур-р, ур-р!», стала бить себя кулаками в грудь и скалить зубы.

Карелла пробрался вдоль стенки к ряду складных стульев, надеясь остаться незамеченным и не мешать, пока творится это таинство. Но, увы, его заметили. И женщина в зеленом спросила:

— Слушаю вас. Чем могу помочь?

Он так и замер на полпути.

— Да? — снова спросила она.

Он нащупал в кармане бляху, протянул ее, как протягивают визитку, и извиняющимся тоном обронил:

— Ничего.