Они подошли к дому и огляделись. Действительно, здесь они могут, оставаясь незамеченными, спокойно наблюдать за всем, что происходит на улице.

Николас Торнтон обмахнул каменную ступеньку носовым платком, и Петрина села. Внезапно ее охватило волнение. Мысль, что она поступает крайне предосудительно, терзала ее. И в то же время это был единственный способ спасти графа от леди Изольды.

— Подождите-ка, я вас устрою поудобнее! Тут есть немного сена, — суетился вокруг нее Торнтон.

Петрина оглянулась и увидела в небольшой нише припрятанную охапку сена. Торнтон разложил его на верхней ступеньке, и Петрина, усаживаясь, весело рассмеялась:

— О, как на диване с подушками! — И, увидев в руках Торнтона небольшой сверток, который тот протягивал ей, спросила: — Что это?

— Кое-что из съестного. Я знал, что вы уедете из дома до обеда, и решил прихватить с собой на случай, если вы проголодаетесь.

— Вы обо всем подумали! — воскликнула Петрина.

— В нашем деле каждая деталь важна! — ответил Торнтон торжественно, и они рассмеялись.

Петрина развернула пакет. В нем были хлеб, ломтики ветчины и сыра, которые они и разделили поровну.

— Как долго придется ждать? — спросила Петрина, прожевывая последний кусок.

— Меньше, чем мы предполагали.

— Почему?

— Я узнал, что мадемуазель Ивонна сегодня не будет выступать в Воксхолле.

— Не будет петь в Воксхолле?

— Нет, она сейчас дома, отдыхает. Так мне сказали в «Садах».

— Но почему?

— Ну, судя по всему, она пригласила к обеду какую-то важную персону.

— Вы уверены? Но ведь это довольно рискованно?

— Кто может знать что-либо заранее? Граф в Аскоте, и если она отменила выступление по нездоровью, то Воксхолл-Гарденс найдет другого артиста, и никому не будет дела до того, чем занимается на самом деле Ивонна Буврэ.

— Да, никому, — согласилась Петрина. — А сколько сейчас времени?

— Мои часы в закладе, — ответил Николас Торнтон. — Но кажется, сейчас около восьми.

— Да, верно. Я уехала из Стэвертон-Хауса незадолго до половины восьмого: Моркомбы обедают довольно рано и никого не принимают в это время.

— Я вижу, вы тоже продумали все детали, — улыбнулся Торнтон.

— А вы не забыли про мальчиков? — встрепенулась Петрина.

— Конечно, нет! Не беспокойтесь, все идет хорошо.

— Не хвалитесь, — покачала головой Петрина.

— Да я и не думаю и вообще волнуюсь больше вас!

— Глядя на вас, этого не скажешь, — возразила девушка.

Он не ответил, но сидел, напряженно обхватив руками колени, и внимательно наблюдал за угловым домом.

У Николаса было тонкое, одухотворенное лицо, и во всем его облике чувствовалось что-то такое, что внушало Петрине доверие.

Она не сомневалась, что он умен, интеллигентен и хорошо владеет пером. «Какая жалость, однако, — думала она, — что ему приходится опускаться до вульгарных сплетен, которые собирают газеты, нападающие на регента и правительство!»

У Петрины было такое ощущение, что Торнтон способен на большее: он может писать умные, серьезные статьи. И она твердо решила поговорить с ним о реформах — к этой теме благосклонно отнеслись бы такие газеты, как «Курьер» и, конечно, «Джон Буль».

Но сейчас не время для таких разговоров — они должны целиком сосредоточиться на плане, который разработали.

Наконец, словно вняв их горячим молитвам, на улицу въехала закрытая карета и остановилась у дома на углу.