Лучшим лекарством от этого он находил вино. А в Шадизаре, как по заказу, появилось море грошового вина. И не беда, что оно на вкус было кислым и отдавало козлом. Киммериец не находил в этом привкусе ничего скверного. У него на родине козами пахли и молоко, и одежда, и постель, и посуда.

В компании пьяниц самого сомнительного вида киммериец накачивался испорченным молодым вином из Аквилонии. Поначалу он не пьянел и даже желанного головокружения не наступало.

Напротив, голова делалась все тяжелее, и, соответственно, все более тяжкими и мрачными становились бродившие в пей мысли. Правда, мысли эти были неоформленными – так, слипшиеся глиняные кучи.

Но постепенно глина размягчалась, тяжесть отступала, мысли растворялись. Через два часа усердных возлияний Конан впервые усмехнулся. Ему стало весело.

Кругом шла Игра, в углу двое жуликов безуспешно пытались обчистить третьего; несколько продажных женщин честно старались обслужить клиентов, но, сраженные действием аквилонского напитка, оказались в состоянии лишь плюхнуться избранникам па колени и заснуть, обвив руками их шеи.

Конан размышлял о том, куда бы ему податься из Шадизара. Ближайшей целью виделся киммерийцу небольшой городок, называемый Аш-Шахба: некогда это была крепость, охраняющая подступы к Шадизару от орд диких кочевников пустыни; но с годами орды кочевников отошли в область преданий, а крепость превратилась в небольшой городок и недавно обрела собственного правителя.

Вот об этом-то правителе и сплетничали собравшиеся в трактире люди, и Конану стоило бы прислушаться к их разговорам. Говорили, в частности, о том, что недавно он возвысил до положения первой жены свою новую наложницу по имени Альфия.

Не возвысил, возражали другие, а проявил слабость, когда она сама пролезла к нему в постель, подкупив евнухов и воспользовавшись глупостью прежней любимицы господина.

До сих пор у правителя не было сына. Зная о заветной мечте господина, Альфия и здесь нашла способ расположить его к себе: она отдала подаренное ей правителем ожерелье одной прорицательнице, чтобы та явилась во дворец и предсказала скорое рождение сына от Альфии.

Ожерелье было дорогим и изумительно красивым; предсказательница изрекала свои пророчества на редкость убедительно… и Альфия постепенно забрала в Аш-Шахба немало власти.

Сын у нее, правда, так и не родился. Она вообще не забеременела. По слухам, Альфия была бесплодна, и тщетно возносила она молитвы своим темным божествам. Однако правитель, отчасти ослепленный ее чарами, отчасти просто по безволию и старости, сохранил за ней положение первой жены и научился закрывать глаза на то обстоятельство, что властная женщина отдает распоряжения от имени правителя и даже ухитряется приговаривать людей к смертной казни, причем зачастую – лишь из прихоти.

Она расправилась с теми женами господина, что некогда проявляли неудовольствие возвышением новой наложницы. Не избежали гнева Альфии и родственники этих несчастных.

– Не следует идти в город, где властвует подобная женщина, – качал головой немолодой бродяга с заплывшим клеймом на щеке: оно было поставлено очень давно и успело превратиться в подобие шрама, но Конан наметанным глазом сразу распознал происхождение этого рубца.

Киммериец так увлекся собственной догадливостью по части прошлого своего собеседника, что совершенно не слушал его.

Рассказ об Альфии почему-то пролетел мимо конановых ушей, и это послужило причиной неприятностей, которые обрушились на киммерийца чуть позднее.

По праву неприятности эти можно было бы назвать «средними». Во всяком случае, по отношению к тем, что постигли несчастного шадизарского купца, которого разорили зависть соперников и собственная лихая предприимчивость.

Конан отправился в Аш-Шахба. Просто потому, что этот городок лежал на его пути.