— Вы видели записку, которую он написал?

— Да, она лежала на столе, и я ее прочла.

— Что там было написано?

— «Мне очень жаль». Я и сейчас это помню.

— Это был его почерк?

— Конечно. Они потом отправили записку на экспертизу. Это был его почерк.

— Где на листе были написаны эти слова? Сверху, в середине, внизу, где?

— Сверху. На самом верху. У него был очень хороший почерк, я его сразу узнала.

— На большом листе фраза была написана на самом верху? — уточнил Дронго.

— Да. Он написал «Мне очень жаль». И поставил точку. Я сама это видела.

— Вы должны были знать манеру его письма. Как обычно он писал письма? Сразу начинал сверху или чуть отступал?

— Сразу сверху, — ответила Ингрида.

— Вы видели это письмо. Вспомните, может, он хотел еще что-то дописать. Может, он собирался написать большое письмо?

— Но там была точка.

— Забудьте про точку. Скажите — такое могло быть?

— Да. Но он больше ничего не написал.

«Упрямый нордический народ эти латыши», — подумал Дронго с некоторым сарказмом. Они верят только фактам и не хотят допускать никаких предположений. Может, так и нужно? Ведь он сам тоже исповедовал принцип Оккама: «Не умножай сущее без необходимости».

— У него могли быть связи на стороне?

— В какой стороне? — не поняла Ингрида.

— У него могли быть любовницы?

— Нет, — она испуганно всплеснула руками, — нет, нет, никогда. Он так любил свою жену. Вы знаете, он очень нравился женщинам, но никогда не изменял своей Лилии. Нет, такого не могло быть.

— Все ясно. Какая у него была машина, вы не помните?

— Конечно, помню. Две машины. «Мерседес» и «Рено». Но этих машин у Лилии нет. Она отдала их дочери Арманда Лайме.

— Вы были знакомы с Лаймой? Она приходила к отцу?

— Только один раз. Что-то просила. Я слышала, как они разговаривали.

— Он выполнил ее просьбу?

— Не знаю. Но она ушла очень довольная.

— И еще один вопрос. Вы поднялись на второй этаж вместе с Рябовым. У него был протез на ноге? Ему ведь трудно было быстро подниматься?

— Не быстро, — согласилась Ингрида, — очень медленно.

— А сам Рябов мог убить вашего бывшего шефа?

— Нет, — ответила она, снова испугавшись. — Он совсем старик был. Нет, нет! И он не справился бы с Армандом. Такого не могло быть.

— Понятно. — Дронго еще раз посмотрел на ее фотографию в молодости. Неужели и сам он также сильно изменился за последние годы? Или сами мы не замечаем этих изменений? — Спасибо вам, Ингрида, — поднялся Дронго, — простите, что вас побеспокоил.

— Ничего, — легонько вздохнув, ответила она. — Я слышала, что Лилия тяжело больна. Мне ее так жалко! Они так любили друг друга. И она никогда не верила в его самоубийство.

Дронго вышел из дома, вернулся на станцию. Его наблюдателя нигде не было. Он сел в электричку, направляющуюся в Ригу, и почти весь путь обратно переходил из вагона в вагон и даже сменил электричку, выйдя на одной из промежуточных станций. Все было в порядке, никаких наблюдателей нигде не было. «Старею, — подумал Дронго, мрачно вспоминая портрет молодой Ингриды. — Наверное, показалось».

Он даже не мог предположить, какие события ждали его впереди.