Глава 2

Вечер в Хатасиме выдался ясный и прохладный. С Тихого океана задувал свежий бриз, над пустынным побережьем клубился туман. На берегу одиноко маячили темные силуэты рыбацких суденышек; темно было и в окнах деревянных домишек рыбачьей деревни. Почти вся Хатасима погрузилась во мрак. Но жители ее не спали. Они умирали.

Перекрывая завывание ветра, над деревней доносились размеренные и гулкие звуки бубна, по которому колотил синтоистский священник, да неутешные причитания рыбацкой жены. С севера, юга и запада полиция обнесла деревушку колючей проволокой, оцепив несколько квадратных миль земли вплоть до самых отрогов лесистых холмов, густо поросших сосной.

Выше в горах располагались фешенебельные реканы – отели и ресторанчики модного курорта Хатасимы. Однако теперь их постояльцам – как японцам, так и американским туристам – выход к деревушке или на пляж был строжайше запрещен. Объяснили запрет военными маневрами, но долго молчание продлиться не могло; рано или поздно местным властям придется отвечать на крайне неприятные вопросы.

Брошенные рыбачьи сети, развешанные на деревянных жердях, безмолвно трепыхались на ветру. Вдоль проволочного ограждения беспрерывно патрулировали полицейские в марлевых масках. Своей больницы или хотя бы поликлиники в Хатасиме не было; не было даже собственных врачей. Умершим и умирающим теперь отвели просторное здание общественного рыбохранилища. Над Хатасимой витала невидимая смерть. Она ползла вдоль песчаных дюн, заполоняла рощицы и переулки, просачивалась, подобно туману, в деревянные лачуги.

Команда врачей, срочно присланных из Токио, уменьшилась уже наполовину. Двое из четверых врачей умерли. Менее шести часов прошло от появления признаков заболевания до страшного и мучительного конца.

Врачи были в белых халатах и в масках; они без конца мыли руки, обрабатывали их дезинфецирующим составом. Но все было бесполезно. Они ощущали себя приговоренными. Все жители Хатасимы были обречены. День, самое большее – два, и в живых не останется ни души. Врачи проклинали бриз; поскольку они уже догадались, что болезнь вызвана каким-то новым, необычайно вирулентным вирусом, прилетевшим со стороны океана, они также давно поняли, что проволочные заграждения воспрепятствуют распространению этой страшной чумы в такой же степени, как завывания знахаря – расползанию гангрены на сломанной конечности.

Никому из них никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным.

Сержант Сумида пересчитывал трупы. В углу рыбохранилища священник в длинных развевающихся одеяниях жег благовония. Сумида с презрением следил за его манипуляциями. Сам он поклонялся только двум богам – бейсболу и борьбе сумо, – не веря ни во что остальное. Ему еще не было и тридцати, вдобавок он был правой рукой и доверенным лицом майора Теру Яматои. Высокорослый, на голову переросший родителей, атлетического телосложения, сержант слыл специалистом во многих боевых искусствах. В полиции он провел почти всю сознательную жизнь и искренне упивался своей работой. Веря в свое несокрушимое здоровье, Сумида не испытывал страха перед таинственной болезнью, будучи свято убежден в собственной неуязвимости; его уверенность подкреплялась бутылкой сакэ и несколькими кружками пива, которые сержант поглотил в течение этого страшного дня. Тем не менее он был не настолько пьян, чтобы не заметить двух новых мертвецов – японца и иностранца, которые лежали на соломенных тюфяках, устилавших каменный пол рыбохранилища.

Сумида подозвал медсестру.

– Кто эти люди? Когда они умерли?

Миндалевидные глаза медсестры, не прикрытые марлевой повязкой, скользнули в сторону.

– Час назад, сержант. Они не из этой деревни.

– Я знаю. Они были... туристами?

Медсестра кивнула.

– Скверный у них получился отдых.