— Мне повезло, — ответил Гурни, высвобождая руку. Он был настолько же спокоен, насколько Меллери — возбужден. — Жаловаться мне не на что.

— По-вез-ло… — по слогам протянул Меллери, как будто пытаясь вспомнить значение иностранного слова. — У тебя здесь славно. Очень славно.

— У Мадлен отличный вкус. Присядем? — Гурни кивнул на пару потрепанных садовых кресел, стоявших друг напротив друга между яблоней и кормушкой для птиц.

Меллери сделал было шаг в том направлении, но внезапно остановился.

— У меня с собой был…

Мадлен вышла к ним из дома, держа перед собой элегантный портфель. Он был неброский, но дорогой, под стать всему наряду Меллери — от ручной работы английских ботинок (разношенных и не слишком начищенных) до идеально сидящего (но слегка помятого) кашемирового пиджака. Это был костюм человека, желающего показать, что он умеет управляться с деньгами и не дает им управлять собой, умеет достигать успеха, не поклоняясь успеху, и что в целом благополучие дается ему с легкостью. Несколько одичалый взгляд, впрочем, диссонировал с внешним видом.

— Ах да, благодарю, — сказал Меллери, принимая портфель с явным облегчением. — А где же я его…

— Вы оставили его на журнальном столике.

— Да-да, действительно. Я сегодня ужасно рассеянный. Спасибо!

— Хотите что-нибудь выпить?

— Выпить?..

— У нас есть домашний холодный чай. Но если вы хотите что-нибудь другое…

— Нет-нет, холодный чай — то, что нужно. Спасибо.

Рассматривая однокурсника, Гурни внезапно понял, что имела в виду Мадлен, сказав, что он до жути похож на свою фотографию на обложке.

На той фотографии сильнее всего в глаза бросалась некоторая небрежная продуманность снимка — это была не студийная съемка, но портрет получился без лишних теней или неудачной композиции, присущих непрофессиональным фотографиям. Меллери был воплощением этой тщательно скроенной небрежности, движимого самолюбием стремления не казаться самолюбивым. Мадлен, как всегда, попала точно в цель.

— В своем письме ты упоминал о какой-то проблеме, — напомнил Гурни с резкостью, граничащей с грубостью.

— Да, — отозвался Меллери, но вместо того, чтобы перейти к делу, вспомнил случай, как один их однокурсник ввязался в довольно глупый спор с профессором философии. Пересказывая эту историю, он назвал себя, Гурни и героя истории «тремя мушкетерами кампуса», пытаясь придать их студенческим шалостям героический оттенок. Гурни эта попытка показалась жалкой, и он никак на нее не отреагировал, только уставился на собеседника в ожидании продолжения.

— Что ж, — произнес Меллери, наконец-то переходя к цели своего визита. — Не знаю, с чего начать.

«Если ты сам не знаешь, с чего начать собственную историю, то кто знает?» — подумал Гурни.

Меллери открыл портфель, достал две тонкие книжки в мягкой обложке и бережно, как будто они могли рассыпаться, передал их Гурни. Он узнал их по распечаткам, принесенным Мадлен. Одна называлась «Единственное значимое» с подзаголовком «Измените свою жизнь силой сознания». Другая книжка называлась «Честно говоря», а подзаголовком было «Единственный способ быть счастливым».

— Ты, наверное, и не слышал об этих книгах. Они были довольно популярны, хотя не сказать чтобы бестселлеры в полном смысле слова.