— Когда я была девочкой, поместье было запущено. Луций вовсе не интересовался им, и оно понемногу приходило в негодность. Потом около пятнадцати лет тому назад, после того, как он встретил тебя и вы провернули первую совместную сделку, он неожиданно обратил внимание на это место и стал часто сюда приезжать. Он купил Арата, назначил его управляющим, посадил виноградники, оливки, привез новых рабов, отстроил заново дом. Поместье начало приносить доход и одновременно позволяло отдыхать от городской суеты. Все мы следили за успехами Луция. И его неожиданная кончина в прошлом году всех нас потрясла. — Клавдия вздохнула.
— А также вас расстроил выбор наследника, — добавил я тихо.
— Да нет, Гордиан, не ворчи попусту. Не стоит порицать Гнея, ведь он брат Луция, и все мы ожидали, что наследником он объявит его, поскольку владения Гнея годятся только для охоты, а серебряная шахта давно заброшена. Увы, Цицерон блестяще провел твое дело, как всегда, — тебе повезло, что твои интересы защищал такой человек, и мы все тебе завидуем. Аргументы Цицерона убедили судей в законности передачи наследства. Клавдии не были обделены: у покойного было много других владений и богатств, которые он распределил между родственниками. Мне достались драгоценности его матери и дом на Палатинском холме в городе. А тебе этрусское поместье. Мы все уже смирились с этим.
— Ты-то смирилась, но я не уверен насчет остальных.
— Почему? Разве они тебе чем-то досаждают?
— Не совсем. Ни Гнея, ни Мания я не видел после суда ни разу, но оба они послали своих людей, чтобы мой управитель не позволял моим рабам приближаться к их собственности — если я не хочу, чтобы у меня остались одни покалеченные и безрукие рабы.
Клавдия нахмурилась и покачала головой.
— Сожалею. А как Публий? Он ведь самый старший, и у него всегда была трезвая голова.
— Сказать по правде, нам предстоит скоро обсуждать еще одно дело в суде.
— Но почему?
— Мы так и не пришли к соглашению относительно реки, разделяющей наши владения. Документы, которые я унаследовал от Луция, ясно указывают, что я имею полное право использовать в своих интересах реку и все, что в ней находится, но недавно Публий прислал мне письмо, в котором говорит, что считает реку только своей.
— Ах, вот в чем дело.
— Рано или поздно нас рассудят. Но вчера мои рабыни стирали одежду, а рабыни Публия на том берегу и выше по течению принялись мутить воду. Мои в долгу не остались и стали осыпать их упреками и бранью, женщины на противоположном берегу им ответили, а потом в ход пошли уже не только слова. Двое управляющих прекратили перебранку, но одной из моих рабынь попал в голову камень.
— Она серьезно ранена?
— Нет, но крови было достаточно, и теперь у нее будет шрам. Если бы у меня был сутяжнический характер, я бы добился, чтобы Публий заплатил мне за причиненный ущерб.
Клавдия шлепнула руками по коленям.
— Невероятно! Я и не знала, что против тебя затеяли, Гордиан. Но я поговорю с родственниками и постараюсь их убедить, что с тобой лучше поддерживать добрососедские отношения, вспомнив о здравом смысле.
Она так театрально разгневалась, что я рассмеялся.
— Я отблагодарю тебя за помощь, Клавдия.
— Это все, что я могу сделать. Может, в городе и принято все время таскаться по судам, но здесь, в провинции, не место бесконечным спорам. Здесь должны царить спокойствие, изобилие и домашний уют, как говаривал сам Луций.
— Да, я помню эти его слова.
Я посмотрел в направлении реки, разглядывая нечетко виднеющиеся постройки на стороне Публия, почувствовал беспокойство, потом: повернулся и решил поговорить о другом. |