– Он трогает тебя?

– Нет.

– Он был злым и несчастным человеком. Может быть, теперь он обретет мир.

В глазах Мег засверкали слезы.

– Мне бы этого хотелось. Я не хочу, чтобы он был злым и несчастным. Он был моим отцом.

У полиции имелись вопросы, и надо было организовать отправку тела Дардена обратно в Уокер для похорон. Мег решила – и Кэйси подумала, что для ее эмоционального состояния это было самым мудрым решением, – что не нужно воскрешать Дженни. Она не хотела возвращаться в Уокер. Теперь она была Мег и была довольна такой жизнью.

По официальной версии, переданной Джорданом Эдмунду О'Кифи по телефону, Дарден, обуреваемый подозрениями, набросился на Джордана с пистолетом и был случайно застрелен в ходе борьбы.

Единственным человеком из Уокера, который видел Дженни, была Шэрон, но она в достаточной степени прониклась судьбой Дженни, чтобы не вспоминать ее имя. Так она могла, к тому же, не впутывать в это дело свою дочь, что тоже было немаловажно.

К концу дня в Корте все успокоилось. Кэйси и Джордан вернулись в сад и настояли, чтобы Мег осталась с ними там. Это было мирное место, отгороженное даже от того, что случилось перед домом. Сад давал надежду. Джордан напомнил им об этом, между делом рассказывая о цветах. Он показал Кэйси бутоны на гортензии, ранние пионы. Он рассказал, что плотные соцветия гелиотропа будут цвести почти все лето, что калина прекрасно подходит для букетов, что колокольчики скоро уйдут на покой, и на их месте он посадит петунии. Он рассказывал, какие из растений многолетние и как они цветут каждый год. Он присел рядом с гардениями, которые, видимо, особенно любил. Они только начинали зацветать, но уже благоухали.

Кэйси была околдована его словами. Она переходила вслед за ним от цветка к цветку, а над ними и вокруг летали птицы и жужжали пчелы. Фонтанчик журчал неумолчно и успокаивающе.

Мег почти ничего не говорила и не могла долго усидеть на месте, подскакивая от каждого шороха. Она успокаивалась, когда Джордан поручал ей какое-нибудь несложное дело, например, отщипнуть верхушки побегов у рододендрона, оборвать отцветшие кисти сирени или вырвать прорастающую между камнями дорожки траву. Занимаясь каким-то делом, она чувствовала себя лучше, – бездействие заставляло ее вспоминать и беспокоиться.

Кэйси прекрасно это понимала. Когда она сама была занята, она не думала о состоянии Кэролайн. Поэтому после данного Джорданом урока ботаники она занялась оформлением бумаг на страховку, а закончив с этим, отправилась в дом, чтобы обзвонить очередных клиентов, которым надо было сообщить о переезде офиса.

Она собиралась вернуться в сад, когда в дом зашел Джордан, принеся тепло в прохладную комнату. За ухом у него торчал карандаш, а одну руку он держал за спиной. Он казался довольным собой.

Она удивленно улыбнулась ему. Тогда он протянул спрятанную руку и положил на стол бумажную салфетку. На ней был карандашный набросок цветущей гардении, точь в точь такой же, как в саду. Нет, поняла она, изумленно поднося салфетку ближе к глазам. Это была не просто гардения. В лепестки были вписаны черты самой Кэйси, так своеобразно обозначенные, но такие живые, что она была поражена. Глаза, нос, рот – он не упустил ничего, даже овал лица в середине цветка, обрамленный волосами, беспорядочно вьющимися вокруг и переходящими в ажурные лепестки.

Простой рисунок был прекрасен. Она прижала его к сердцу.

– Я помещу его в рамочку. Его щеки зарделись.

– Не надо. Это просто забавная штучка. Я хотел, чтобы ты улыбнулась.

– Ты очень талантлив, – сказала она, ощутив настоящий трепет. – Художник. Садовник. Спаситель. Я не знаю, как благодарить тебя за исправление тех страшных глупостей, которые я натворила.

– Что ты натворила?

– Помчалась в Уокер.