— У меня все нормально, — успокоил его Саров, — жив, здоров.
— А чего не звонил?
— В тюрьме сидел.
— Как в «Мимино», помнишь? — рассмеялся Володька.
— Точно. Ты как? Без последствий?
— Все хорошо. Даже установку не спалил.
— Чем занимаешься?
— Оболтусов местных учить начал. И думаю, не податься ли домой?
— С чего это? Обрыдло?
— Это само собой. А тут Разумовский… Ну, ты его знаешь.
— Не просто знаю, работали вместе, — сказал Саров.
— Так вот он письмо прислал, зовет обратно. Там наверху решили объект реанимировать…
— Какой? — осторожно спросил Саров.
— Ну, там, где ты с Морозевичем подрался в студенческие годы. Вас еще в реку столкнули, чтобы охолонули.
С Морозевичем он дрался на студенческой практике, а практика была в открытой зоне объекта, который Саров даже в мыслях предпочитал не называть ни одним из имевшихся у него названий. Но главное, что объект располагался в Красноярском крае, поблизости от реки Ангары, которую многие местные именовали Верхней Тунгуской.
— Помню, холодная была вода, — сказал Саров.
— В качестве компенсации за холодную воду предлагает очень даже сносную зарплату, по любым меркам. Он и твои координаты спрашивал, сказал, что по старым ты не откликаешься.
— Ну и глушь! — сказал Саров после некоторой паузы.
— Это с чем сравнивать, — со вздохом ответил Володька.
Улетал Саров из Денвера. В Нью-Йорк, потом сразу в Москву. Билет в один конец. Разговор с Опенкиным никак не повлиял на его решение, да и Разумовскому он не стал писать, прилетит в Москву — позвонит. Да — значит, да. Нет — значит, нет.
Тянуть было не в его правилах. Ближайший рейс, на который были билеты в Москву, был на третий день после его выхода из тюрьмы. На него и купил. Потому еще спешил, что с каждым часом его решимость ослабевала, Фрэнсис задержалась в Колорадо-Спрингс, задержалась ради него, как бы ему не задержаться, в свою очередь, ради нее. И что он будет здесь делать? И вообще, баловство все это, сегодня есть, завтра нет.
Сэм с Фрэнсис вызвались его проводить, на машине. Перед посадкой вручили подарки. Новый навороченный ноутбук заместо безвозвратно погибшего при эксперименте. Свернутый бумажный рулончик, мемориальный календарь, безошибочно определил Саров. Фрэнсис чмокнула его в щеку, сказала призывно и томно: — Может быть…
— Может быть, — ответил ей Саров и отправился на посадку.
Гуд бай, Америка!
Часа через два после вылета из Нью-Йорка, маясь бездельем долгого полета и бессонницей, Саров решил посмотреть календарь, а ну как там какой-нибудь сюрприз. Календарь был тот же самый, но немного длиннее. На отрезанной когда-то Сэмом полосе было напечатано: «Наследники Теслы» и все полагающиеся реквизиты. Сверху фломастером было выведено: Питеру Серову на память о Колорадо-Спрингс. Подписи Фрэнсис, Сэма и Джеймса, их Саров знал, а под ними почти до самого низу, оставляя свободным лишь изображение самого Николы Теслы, лепилось множество безымянных росчерков. И вдруг среди них опять мелькнула подпись Фрэнсис, размашистая, с энергично перечеркнутыми одной линией двумя f. Саров смотрел на эту подпись, располагавшуюся уже собственно на календаре, на числах месяца ноября, смотрел долго и, вероятно, менялся при этом в лице, потому что сосед обеспокоенно спросил его:
— Вам плохо? Могу ли я чем-нибудь помочь? Вызвать стюардессу?
— Спасибо, не надо, — ответил Саров, — все хорошо. |