Подойдя ближе, он сразу заметил яму, наполовину заполненную строительным мусором и прочим хламом... Поблизости никого не было, кроме одинокого рабочего в оранжевой одежде, который был довольно далеко. Сделав неожиданное, резкое движение, он бросил сумку в яму, а потом не спеша пошел по направлению к турникету, где обычно проверяли билеты, и где сейчас абсолютно никого не было.

У него было огромное желание выпить теперь обжигающего горячего чаю и съесть намазанную маслом лепешку в прохладной комнате отдыха привокзальной гостиницы, но он не решился, боясь выдать себя. Его всего трясло, на лбу выступил холодный пот. Лучше было вернуться к себе и затаиться, вот тогда можно будет сказать себе, что то самое дело, которого он так страшился, теперь выполнено и что, возможно, он справился со своей задачей блестяще.

Перейдя через Пред-Стрит, он направился вниз, до конца Спринг-Стрит, и вскоре уже оказался в маленькой гостинице. Место за конторкой было пустым, он подошел к доске, снял с крючка свой ключ от комнаты номер 16 и поднялся по лестнице. Несмотря на то, что он жил в этой гостинице уже много дней, ему, как всегда, не сразу удалось открыть дверь. Он долго орудовал ключом в замочной скважине, наконец тот повернулся, и он вошел в маленькую, но аккуратно обставленную комнатку. Тут он снял свой пиджак, повесил его на спинку единственной кровати, вытер лоб чистым белым платком, который достал из старинного гардероба, и почувствовал огромное облегчение от того, что теперь ему уже ничто не угрожает в этом временном убежище. Библия Гедеона в темном переплете по-прежнему лежала на столике около кровати; окно, как он и оставил его, было слегка приоткрыто. За ним виднелась пожарная лестница, которая вела вниз, во двор гостиницы. Вэстерби с удовлетворением посмотрел на нее, как на возможный путь к отступлению. Обернувшись, он увидел, что дверь ванной комнаты тоже открыта, и он с удовольствием подумал о том, что чуть позже пойдет и примет холодный, освежающий душ.

Он прилег ненадолго на кровать, прямо поверх покрывала, пребывая в каком-то удивительном, приподнятом настроении. Он был горд тем, что не спасовал перед лицом опасности, и радовался тому, что все уже позади. Такое же состояние он испытывал когда-то в детстве, и ему было странно и жалко, что он смог пережить его снова только теперь, когда жизнь его была уже на исходе... Он закрыл глаза, и ему почти удалось направить свои мысли в нейтральное, безопасное русло...

Но не прошло и минуты, как он в панике подскочил на кровати. Прямо над ним кто-то стоял, и этот кто-то произнес: «Добрый день», — и ничего больше.

— Вы! Вы!

Не веря своим глазам, он смотрел перед собой в ужасе и изумлении, и если бы кто-то попытался определить, чего было больше, какая из этих эмоций преобладала, то, скорее, это было изумление. И в ту же минуту, несмотря на то, что он прямо-таки вжался в покрывало, упаковочный шпагат глубоко врезался в его шею, и вскоре его бессвязная речь и хрип начали становиться все тише и тише, пока не затихли совсем. Так умер Джордж Вэстерби, который еще недавно был ученым и старшим преподавателем Лонсдейл-колледжа Оксфордского университета.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Суббота, 2 августа

На следующий день без десяти десять утра хорошенькая служащая за конторкой привокзальной гостиницы подняла голову, чтобы взять ключ от комнаты.

— Доброе утро, мистер Смит!

Он кивнул и ответил своей особой кривоватой улыбкой. С тех пор как он поселился здесь, она почти всегда дежурила по утрам и приветствовала его, сидя на своем месте.