— Роман Иванович!

Учитель литературы его не услышал.

Преодолев пролет, Лешка каким-то чудом умудрился свернуть вместе с невольными спутниками в коридор второго этажа. Тут ноги Романа Ивановича оказались в воздухе. Болтая ими, он, влекомый безжалостной стихией роликов, летел по коридору. Школьникова продолжала вопить. Пашков молча несся вперед. Наконец, он скомандовал:

— Машка! Тормози Романом!

Они неумолимо приближались к стеклянной двери кабинета химии. Еще мгновение, и катастрофа станет неизбежной,

— Машка, отпускай руки! — успел крикнуть Пашков.

На сей раз Школьникова послушалась. Отпустив разом увесистого литератора, мальчик и девочка затормозили возле самой двери. С учителем вышло куда интересней. Как раз в тот момент, когда он уже был готов врезаться в стеклянную дверь, та услужливо распахнулась. Это химичка Алевтина Борисовна решила пойти пообедать. В этот момент на нее всей своей тяжестью навалился Роман Иванович.

— Алевтина Борисовна! — только и успел крикнуть он.

Затем они упали на пол.

— Сматываемся, — крикнул Пашков. Роликовые фанаты ринулись по коридору в обратном направлении, но путь им решительно преградил Михаил Петрович.

— Назад, — коротко распорядился он. Пришлось возвращаться. Химичка и Роман Иванович пытались подняться на ноги, но мешали друг другу. Наконец они встали.

— Пожилой человек, а такие выходки себе позволяете! — с возмущением прокричала химичка. — Да еще на работе!

— Я не позволяю. Это они, — посмотрел Роман Иванович на Пашкова и Мою Длину.

— Мы не виноваты, — с ходу начал оправдываться Лешка.

— Видел я, как вы не виноваты, — не поверил ему Михаил Петрович. — А ну-ка, быстро ко мне в кабинет.

Далее состоялся мучительный разговор, в ходе которого Пашкова и Школьникову начала мучить совесть. Они поняли, что история с Романом Ивановичем могла кончиться очень печально. Только богатый педагогический опыт и состояние повышенной боеготовности, в котором Роман Иванович всегда находился на работе, позволили ему не только выжить, но и избежать увечий.

Оба нарушителя спокойствия перед ним искренне повинились. Тут выяснилось: больше всего учителя литературы задел тот факт, что Пашков крикнул: «Тормози Романом», хотя по правилам должен был обращаться к нему не иначе, как по имени-отчеству. Когда же Лешка признал и эту ошибку, литератор объявил, что зла на него больше не держит.

— Спорт есть спорт, — изрек он в заключение. — Я и сам в ваши годы увлекался настольным теннисом, лыжами, стрельбой в тире и коньками. А коньки и ролики — это почти одно и то же. Но в школу я на коньках и на лыжах никогда не являлся.

Кончилось тем, что Пашков и Моя Длина пообещали больше на роликах в школу не приходить. Однако по прошествии некоторого времени совесть успокоилась, и они стали ежедневно пытаться всеми правдами и неправдами проникнуть на уроки в роликовой амуниции. По словам Лешки, тут самое главное добраться до класса. Ведь во время занятий никто не станет особенно приглядываться, что у тебя на ногах, если, конечно, не вызовут отвечать.

Стоя сейчас подле компании с Большой Спасской, Лешка напряженно разрабатывал сегодняшний план проникновения в школу.

— На фига тебе это надо? — не понимал Темыч.

— Неужели не ясно? — на полном серьезе ответил Пашков. — Если уж сделался роллером, так нужно всегда на роликах ездить.