— Какой петроглиф? — удивился Сахаров.

— Обыкновенный. Наскальную надпись. Я уверен, что вождь разбил глиняный сосуд в доказательство хрупкости изделия.

— Разве это нуждалось в доказательстве? — спросил Сахаров.

Березкин слегка смутился.

— Ну, не знаю. По крайней мере хрупкость кувшина по каким-то соображениям вождя не устраивала. Если я не ошибаюсь, то должна существовать пиктограмма, выбитая на стене пещеры. Ищите ее.

— Странно, сперва вождь распорядился изготовить сосуд, потом разбил его. Не улавливаю логики.

Березкин не ответил. Он высказал все, что думал, и теперь отмалчивался.

— Н-да. — Сахаров энергично потер лоб и быстро взглянул на меня. — Если сломанные стрелы можно понять как символ мира, то не означает ли расправа с кувшином, что мир кончился и вновь объявлена война? Пока гончарка и художник трудились над сосудом, обстановка могла измениться.

Стройность и логичность предположений Сахарова покорили нас.

— Может быть, вы и правы, — сказал Березкин. — И все-таки ищите петроглиф.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой место действия переносится в Тувинскую автономную область, к подножию массива Хаирхан, Сахаров приступает к планомерным спелеологическим исследованиям, находит предсказанный Березкиным петроглиф, а хроноскоп вновь оказывает нам небольшую услугу

Итак, помощь хроноскопа (если позволительно употребить здесь слово «помощь») оказалась весьма своеобразной: хроноскоп лишь усложнил проблему, наметив какие-то иные, неожиданные пути ее решения. Чтобы окончательно разобраться в пиктограмме, требовался дополнительный материал. Но его не было. Тем самым подводилась черта под нашими изысканиями.

Вообще должен честно призваться, что, как только рассеялась романтическая дымка воспоминаний, история с глиняными черепками показалась мне уж очень мелкой, едва ли достойной столь пристального внимания. В самом деле, какое значение могла иметь пиктограмма неолитического человека, пусть даже содержащая чрезвычайно важную мысль, для нас, современных людей? Совсем небольшое, чисто познавательное. Смешно же предполагать, что полудикарь мог оставить нам, цивилизованным, завет, не утративший своего значения.

Березкин согласился со мной, но потом весьма непоследовательно заявил, что если Сахарову удастся найти петроглиф, то он, Березкин, не откажется подвергнуть его хроноскопии.

И Сахаров нашел петроглиф. В июле мы получили от него телеграмму с просьбой немедленно вылететь в Туву.

Березкин еще перед Новым годом запланировал полевые испытания хроноскопа, и средства для поездки у нас были. Правда, меня не покидало ощущение, что мы стреляем из пушки по воробьям, но Березкин навел справки и узнал, что у подножия Танну-Ола ведутся крупные археологические раскопки и археологи готовы предоставить свои находки для хроноскопии. Эти дополнительные обстоятельства и решили окончательно вопрос в пользу хаирханской пещеры.

Через несколько дней мы с Березкиным вылетели в Тувинскую автономную область. В Кызыле нас встретил один из спелеологов — совсем молоденький, показавшийся нам мальчишкой. Немножко смущаясь, он сказал, что его зовут Петей и что он студент-второкурсник философского факультета. Несмотря на юный возраст, Петя, судя по всему, был деловым человеком: к нашему приезду он уже раздобыл грузовую машину, и вскоре мы без всяких задержек и приключений прибыли в небольшой лагерь спелеологов у подножия Хаирхана.

Чтобы не затягивать повествование о глиняных черепках, я опущу рассказ о событиях, свидетелем которых не был. Скажу лишь, что Сахаров и его товарищи-спелеологи обнаружили петроглиф в том же первом зале хаирханской пещеры, где ранее нашли глиняные черепки.