— Будет! — в тон ему ответил на своем наречии вождь, приказавший выбить петроглиф на стене хаирханской пещеры…

КАМЕННАЯ БАБА

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой повествуется о дальнейших спелеологических исследованиях Хаирханского массива, рассказывается о каменной бабе и о том, что находилось около нее

В дни молодости, опробуя на золото реки Куртушибинского хребта, я встретил однажды в безлюдном ущелье конного тувинца. Мы остановили лошадей и после традиционных приветствий и вопросов я услышал от него рассказ о самом себе, о своем приключении на берегу Енисея. В памяти моей этот забавный случай остался самым ярким примером пресловутого, всячески обыгранного в литературе «телеграфа кочевников» — узун-кулака. Впрочем, это присказка.

После расшифровки петроглифа, которую едва ли можно считать полностью удавшейся, мы с Березкиным собирались покинуть хаирханский лагерь и вернуться в Кызыл. Но вечером у костра я рассказал Сахарову и его товарищам о пастухе-тувинце и невольно стал виновником последующих событий. Дело в том, что Хаирхан успел разочаровать спелеологов: пещера, в которой они обнаружили глиняные черепки и петроглиф, оказалась совсем не такой большой, как предполагал ранее Сахаров: в ней имелся еще только один зал (в него вел узкий проход). Спелеологи побывали в зале еще до нашего приезда, все тщательно осмотрели, но ничего интересного не нашли. По их словам, зал был невысоким — они не могли стоять в нем во весь рост — и не очень длинным. Как и во многих других карстовых пещерах, с потолка там свешивались сталактиты, а на полу, навстречу им, «росли» сталагмиты — маленькие, ничем не примечательные. Когда спелеологи рассказывали нам о пещере, в словах их звучало откровенное неудовольствие. Они мечтали о бесконечных таинственных подземельях — и вдруг всего два небольших зала!

Легенда о пастухе, заблудившемся в хаирханской пещере, оказалась очень кстати. Спелеологи принялись спорить о достоверности легенд, приводили бесконечные примеры «за» и «против», и, пока спорили, большинство склонялось к тому, что легенды врут, но когда дело дошло до Хаирхана, решили не спешить с выводами и поискать другую пещеру.

Поскольку я сам сказал, что пастух-тувинец увидел в пещере нечто такое, от чего помутился его разум, спелеологи предложили мне и Березкину задержаться дня на два, на три. Мы в конце концов согласились, потому что каждому из нас очень хотелось побывать в настоящей карстовой пещере, побродить по ее темным галереям и залам.

Утром Сахаров предложил осмотреть вместе с ним второй зал пещеры. Мы согласились не только из праздного, хотя и вполне объяснимого любопытства: так же как, наверное, и Сахаров, мы надеялись, что при первом посещении спелеологи просто не нашли хода в следующий зал.

Увы, надежды не сбылись. Мы, не ограничиваясь осмотром, в буквальном смысле слова прощупали каждую пядь зала. Нам удалось найти несколько трещин, но таких узких, что в них с трудом проходила рука; вели они куда-нибудь или нет — мы так и не узнали.

Поиски наших товарищей, отправившихся разыскивать в Хаирханском массиве другую пещеру, тоже ни к чему не привели. Удивляться этому не приходилось: не так-то просто найти среди скал пещеру. Но вечером у костра царило мрачное настроение. Все понимали, что на детальное обследование Хаирхана уйдет слишком много времени, а надежды на счастливую случайность были очень уж призрачны.

И все-таки выручила нас «счастливая случайность» в лице старика тувинца, проезжавшего мимо и свернувшего на огонек. После первых же слов выяснилось, что старик превосходно осведомлен о цели наших исследований — сработал узун-кулак.

Выпив три аяка соленого кок-чая с молоком, старик тувинец раскурил маленькую трубку с длинным тонким чубуком и без долгих предисловий сообщил, что знает еще одну пещеру на Хаирхане, но не советует нам ходить в нее.