– Кто же ходит в эту церковь? Наверно, люди, живущие поблизости?

– Нет-нет, никто в нее не ходит, да особо и некому. Ходят в деревню Стэнфорд-Сент-Томас, в тамошнюю церковь. А мой зять, тот ходит в кингсбурнскую церковь, потому что в стэнфордской церкви григорианские песнопения, а зятю это не нравится. Он говорит, что может в любой день недели послушать, как ревет старый осел, а уж в воскресенье ему хочется чего-нибудь повеселей. – Старик рассмеялся, прикрывая рот рукой. – Мой зять так и говорит: дескать, он может послушать, как старый осел… – и дальше шло повторение. Мистер Дэвидсон тоже посмеялся в угоду старику, размышляя между тем, что стоит, пожалуй, включить в план прогулки Брокстоун-корт и церковь. Ведь, судя по карте, из Брокстоуна он тоже может легко добраться до долины Тента. Когда утихло веселье, вызванное воспоминанием о шутке зятя, он снова приступил к старику с расспросами и выяснил, что и Корт, и церковь – старинные здания и попутчик с удовольствием отведет его туда, а дочь будет рада показать дом.

– Но там особо не на что смотреть. Вот если бы там жила семья, тогда другое дело. А так все зеркала и картины закрыты чехлами, а портьеры и ковры убраны. Правда, вы сможете взглянуть одним глазком: ведь она их проверяет, чтобы моль не съела.

– Спасибо, это не имеет значения. Если она покажет церковь изнутри, больше мне ничего не надо.

– О, не сомневайтесь, сэр, покажет. У нее ключ от церкви и она чуть не каждую неделю ходит туда вытирать пыль. Славная это церковь, право слово. Мой зять говорит, что уж в ней-то никогда не завывали по-григориански. О господи! Ну и потеха, как вспомню, что он говорил про старого осла: «Я могу послушать, как он ревет, в любой день недели». И правда может, сэр.

Прогулка из Кингсбурна в Брокстоун была весьма приятной. Они шли по возвышенности, с которой открывался чудесный вид на холмы с пашнями и пастбищами, либо с темно-синими лесами. Затем начались вспаханные поля, а внизу показалась широкая долина реки. Последнее поле, которое пересекли путники, граничило с густой рощей. Как только они очутились в роще, тропинка резко пошла под уклон, и они увидели Брокстоун, расположенный в очень узкой долине. Вскоре прямо у них под ногами появились трубы, из которых шел дым, и черепичные крыши. А через несколько минут они уже вытирали ноги у черного хода Брокстоун-корта, в то время как собаки лесничего громко лаяли, а миссис Портер кричала на них, утихомиривая, здоровалась с отцом и приглашала гостей в дом – и все это одновременно.

II

Конечно, мистеру Дэвидсону не удалось избежать экскурсии по основным комнатам Корта, хотя дом не был готов к визитам. Как и предупреждал старый мистер Эйвери, картины и мебель были прикрыты чехлами, а ковры и портьеры убраны. Таким образом, нашему другу оставалось лишь восхищаться пропорциями комнат и росписью на потолке. Художник, сбежавший из Лондона в год, когда свирепствовала чума, изобразил на нем Триумф Верности и Поражение Мятежа. Мистер Дэвидсон выказал неподдельный интерес к этой росписи. Портреты Кромвеля, Айртона, Брэдшоу, Питерса и остальных соратников, корчившихся в искусно написанных муках, определенно были центральной частью замысла, и на них было затрачено много усилий.

– Эту картину велела написать леди Сэдлер, и еще одну, ту, что в церкви. Говорят, она одной из первых приехала в Лондон потанцевать на могиле Оливера Кромвеля, – сделав паузу, мистер Эйвери продолжил задумчиво: – Надо думать, она получила удовольствие, но я бы не стал платить за проезд до Лондона только ради этого. И мой зять говорит то же самое: дескать, больно мне надо платить столько денег ради какой-то ерунды. Когда мы ехали в поезде, Мэри, я рассказал джентльмену, как твой Гарри говорит о григорианских песнопениях в Стэнфорде, уж и посмеялись мы, правда, сэр?

– Да, конечно.