– Так за чем же дело?! – воскликнул Турецкий.

– Дело? – усмехнулся Кашинцев. – За мной, Александр Борисович, за мной…

– Это бывает, – бодро провозгласил Грязнов. – Что же касается объекта вашего внимания, генерал, то могу с уверенностью сказать: этой девушке может противостоять только талант. Или гигант. Что, в общем, близко. Все остальное может ее просто обидеть.

– Ишь вы какие! – захохотал Кашинцев. – А условия-то ничего, стоящие! Молодцы! А ну как?…

Славка вдруг поднял сжатый кулак, потряс им над головой и сказал:

– Пусть победит сильнейший! – после чего отправился к столу.

– Шутка, – серьезно прокомментировал Турецкий.

– Ну вы – артисты! – покачал головой генерал Кашинцев.

…Бес, который в определенном возрасте настырно тычет в ребро, никак не мог успокоиться. Все эти танцы-шманцы-обжиманцы, которые затеяла именинница, определенно указывающие на то, что, несмотря ни на какие беды и горести, жизнь неостановима, были, по мнению Турецкого, не очень, мягко выражаясь, уместны. Именно сегодня и в этом доме. Но после возвращения с кухни он подумал: а что действительно будет, если он заставит всех присутствующих размышлять о смерти, о пожарах, уносящих жизни, о бренности сущего? Да после этого останется только повеситься от тоски. И прав Славка, который перестал мучиться мыслями о той самой бренности и, подхватив пухленькую визави, стал демонстрировать ей особо опасные па настоящего московского танго, которое танцевали на летних площадках в многочисленных некогда ЦПК и О. На виртуозов, помнил Турецкий, сбегались смотреть все окрестные мальчишки. И шалели, особенно когда кавалер медленно пускал свою партнершу через выставленную вперед ногу и она обтекала ее и млела, и народ ахал от вожделения. Были времена!… И надо же! Не забыл Грязнов… действительно артист…

Подсела Лиля, тяжело дыша после объятий бравого генерала. Спросила:

– Так что ты мне присоветуешь?

Можно было подумать, что она решила действовать в дальнейшем сообразно с условиями, которые должен выставить Турецкий.

– Если от меня что-то еще зависит, – нравоучительным тоном начал он, – то замечу следующее: хочешь заниматься и дальше нашей работой, просто отдайся ему и не будь мещанкой. При условии, что тебе это очень надо. А если хочешь зажить жизнью иной, не имеющей к нам отношения, плюй на все и всех и ступай замуж. Ну а надоест, ты и сама знаешь, что делать. Позвонишь – помогу, а?

– Нахал ты, Сашка, – шепнула она в самое ухо. – Не знаю, что б я делала, если бы тебя не было всегда рядом.

– Можно подумать! – фыркнул Турецкий.

– Не ври хоть себе. Что я, совсем уж ослепла, что ли?

– Ты, надо понимать, мне что-то собираешься предложить?

– Не хами, Турецкий. А то возьму вот и отдамся. На глазах у всех…

– Кому?

– Нет, ты все-таки законченный сукин сын… Не знаю, зачем ты мне постоянно снишься?

– Лилька, ты играешь с огнем. Представляешь, какой будет конфуз, если мы с тобой, не считаясь с общественным мнением, возьмем и предадимся любострастию? Кажется, этот процесс раньше называли именно так.

– Нет, ты сатана… А генерал мне, между прочим, предложение сделал. И теперь ждет. Ты – как?

– Понимаю: между прочим. На бегу, так сказать? Значит, сегодня, порыдав мне в жилетку, пардон, от одиночества, ты не выдержала и назначила-таки смотрины?

– Нет… Но…

– «Нет» – понятно, но очень смущает – «но».