В начале сентября 1925 г. Москве становится известным содержание письма министра иностранных дел Германии Густава Штреземана к кронпринцу (письмо датировано 7 сентября 1925 г.), в котором будущий лауреат Нобелевской премии мира за разжигание войны четко сформулировал задачи Германии: во-первых, разрешение репарационного вопроса, во-вторых, «защита немцев за границей — тех 10–12 млн. соплеменников, которые живут под чужеземным игом», в-третьих, «ревизия восточной границы» (он ее назвал «великой задачей». — A.M.), в-четвертых, объединение Германии с Австрией. Впоследствии один к одному это стало программой нацистов, когда их привели к власти, программой, заранее одобренной в Лондоне.

Когда же конференция открылась, шантаж вылился в откровенно русофобское заявление будущего лауреата Нобелевской премии, ибо всего через три для после того, как «спиритуалисты» от дипломатии слетелись в Локарно, т. е. 8 октября 1925 г., он заявил: «Ситуация, с которой мы можем встретиться, приняв принцип экономического бойкота при объявлении войны Россией, связана с практической невозможностью для Германии оказать военную помощь или разрешить проход войск. Если в случае русского нападения мы признаем Россию агрессором, это обеспечило бы единогласие в Лиге Наций и мы поддержали бы Лигу Наций всей силой своего морального авторитета. В этом отношении мы являемся одной из наиболее важных великих держав».

Когда же Великобритания в буквальном смысле за фалды втащила Германию в Лигу Наций, тот же Штреземан, уже отрабатывая полученную им Нобелевскую премию мира, при вступлении в Лигу от имени Германии заявил следующую оговорку: «Германия будет участвовать в санкциях Лиги Наций как государство и ее член только в той мере, в какой это совместимо с ее военным положением и с учетом его географического положения».

Намек, а по сути шантаж во всеуслышание, был воспринят на ура — уже осенью 1926 г. началась эвакуация союзных войск Антанты из Рейнской зоны, 12 декабря 1926 г. союзники по Антанте приняли решение о снятии с Германии военного контроля, а 31 января 1927 г. межсоюзная военная контрольная комиссия была навсегда удалена из Германии. Путь к вооружениям был открыт. И не Сталиным, а Западом, — и это есть ФАКТ!

Предвидя подобное, Сталин перекрыл возможность такого варианта развития событий Договором о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г.

Теперь взглянем на эту ситуацию с «колокольни» Ганса фон Секта, т. е. как он себе представлял сотрудничество с РККА? Еще в своем меморандуме от 11 сентября 1922 г. он, в частности, писал:

«Восстановление протяженной границы между Россией и Германией является предпосылкой двухстороннего усиления.

Россия и Германия в границах 1914 г. — это должно стать основой взаимопонимания между обоими государствами.

Мы хотим двух вещей: во-первых, усиления России в хозяйственной и политической, т. е. в военной области, и, таким образом, косвенно собственного усиления, поскольку мы укрепляем возможного будущего союзника: далее, мы хотим… непосредственного собственного усиления, для чего мы поможем создать в России военную промышленность, которая может послужить нам в случае необходимости».

Планы Секта сохранялись в силе и в дальнейшем — и пока он служил в рейхсвере, и даже тогда, когда его оттуда «ушли»…

А теперь сопоставим то, что было указано в вышеприведенной цитате из меморандума Секта, с де-факто и де-юре снятием военного контроля с Германии в свете ее вступления в Лигу Наций, а также со «смыслом и духом» Локарнских соглашений, и попытаемся представить, каким же образом в такой ситуации можно было реализовать, или, по меньшей мере, попытаться реализовать долгожданные для рейхсвера возможности реального равенства в военной сфере? Причем следует помнить, что, с одной стороны, формально версальские ограничения еще не были сняты де-юре, а, с другой, стоял «шлагбаум» — советско-германский Договор о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г.