|
Людей, не желающих оставлять детей дома одних, приглашали приходить вместе с ними; их заверяли также в том, что мэр Мэрфи гарантировал рабби Принцу абсолютную безопасность на всей территории Южного округа — от Фрилинггейзен-авеню до Спрингфилд-авеню — силами полностью мобилизованной городской полиции. Вся конная полиция Ньюарка — два разъезда по двенадцать человек в каждом, — как правило патрулировавшая полуразъездами во всех четырех районах города, должна была быть направлена на улицы западнее черты Виквахик-Ирвингтон (где накануне ночью разграбили и сожгли принадлежащую еврею винную лавку) и южнее границы округа Юнион, пригородов Хиллсайда (где выбили стекла в окнах синагоги; неподалеку, вдоль по дороге № 22, располагалась фабрика, выпускающая зубной порошок, которым мы пользовались) и городка Элизабет (в котором на рубеже веков осели, прибыв из Европы, родители моей матери; и где — что было куда интереснее для девятилетнего мальчика — в муниципальной пекарне на Ливингстон-стрит пекли сухие крендельки, присыпанные солью, причем, как мне было известно, работали там глухонемые; наконец, там же накануне ночью были осквернены могилы на кладбище возле синагоги «Бней Ешурун», всего в нескольких кварталах от поляны для игры в гольф в Виквахик-парке).
За несколько минут до половины седьмого моя мать быстрым шагом отправилась на экстренный митинг в здание школы на Ченселлор-авеню. Я был оставлен дома с заданием отвечать на звонки и принимать на наш номер издержки за междугородный разговор в том случае, если отец позвонит с дороги. Семейство Кукузза пообещало моей матери присмотреть за мной — и сдержало слово: стоило ей спуститься по лестнице, как в противоположном направлении, перешагивая через три ступеньки, отправился Джой, которому миссис Кукузза велела составить мне компанию, пока я — и, как выяснилось, напрасно — жду междугородного звонка с известием о том, что мои отец и брат живы-здоровы и скоро вернутся домой, привезя с собой Селдона. Военное положение привело к тому, что большинство линий компании «Белл телефон» было временно реквизировано для нужд армии; штатские прозванивались по межгороду лишь с колоссальными усилиями; и в последний раз мы разговаривали с отцом сорок восемь часов назад. Этим вечером вдоль по линии Ньюарк-Хиллсайд, проходящей всего в паре сотен ярдов южнее нашего дома, даже при закрытых окнах можно было расслышать ободряющий стук копыт — конная полиция гарцевала буквально за углом: вверх и вниз по холму, на котором расположена Кир-авеню. А раскрыв окно в своей комнате и высунувшись наружу, я расслышал даже слабое ржание там, где Саммит-авеню, повернув круто в сторону, переходит в Либерти-авеню, а Либерти — это уже Хилл-сайд. И тянется она через весь Хиллсайд до дороги № 22, которая идет на запад, в Юнион, а оттуда — опять на юг, в бесконечную христианскую terra incognita с городками, названия которых звучат истинно англо-саксонски: Кенилворт, Мидддэссекс, Скотч-Плейнз. Конечно, это не пригороды Луисвилла, но расположены они были куда дальше на запад, чем любое место, где мне довелось побывать до тех пор, — и хотя для того, чтобы добраться хотя бы до восточной границы Пенсильвании, пришлось бы пересечь еще три округа в штате Нью-Джерси, — этим вечером, 15 октября, я изрядно растравил себя страхом, принявшим форму кошмарного видения: антисемитская ярость всей Америки пенящейся волной катится на восток по дороге № 22, сворачивает с Двадцать второй на Либерти-авеню, а с Либерти — прямо на Саммит; захлестывает подъездную дорожку и водами нового потопа заливает с черного хода квартиру на втором этаже — и что ей, вселенской волне, полицейские на каких-то лошадках, пусть сильных, горячих и красивых, — и что ей вся полиция Ньюарка, которую самый влиятельный раввин города, еврейский нобиль по фамилии Принц, заставил материализоваться в дальнем конце нашей улицы! Как и следовало ожидать, Джою не было слышно ничего из происходящего на улице — и он принялся бегать по комнатам, выглядывая то из одного окна, то из другого в надежде не услышать, так увидеть хотя бы одну из лошадей — породистых полицейских лошадей с ногами куда длиннее, грудными мышцами куда мощнее и головами куда вытянутей и изящней, чем у некрасивой тягловой лошади из монастыря, лягнувшей меня в затылок, — и хотя бы одного из полицейских в облегающем двубортном мундире с двумя рядами блестящих медных пуговиц и с пистолетом в кобуре, пристегнутой на ремне. |
