– Голубчик, Борис Андреевич! Как я рад видеть вас в добром здравии! – Горецкий шагнул навстречу, распахнул объятия.

– А-а, Аркадий Петрович! – Борис навстречу полковнику подался, но улыбка у него вышла не без горечи. – Так это вам я обязан столь быстрым прохождением турецкого карантина! Должно быть, я вам для чего-нибудь срочно понадобился?

– Ну-ну, не нужно сарказма, дорогой мой. Меня просила позаботиться о вас Варвара Андреевна.

– Сестра? – вскинулся Борис. – Где же она? С ней ничего не случилось?

– С ней все в порядке, – успокоил Горецкий, – она работает сестрой милосердия во французском госпитале. Сегодня никак не смогла прийти – дежурство у нее. Но она очень просила меня вас встретить и отвезти к ней в госпиталь. Вы ведь в Константинополе впервые, да и денег небось нету.

– Деньги есть. Правда, мало, – сознался Борис.

– Тогда едем, вещей, я вижу, у вас немного, – Горецкий оглянулся на потрепанный чемодан.

– Не нажил, – криво усмехнулся Борис. – Родина выбросила в чем есть, вот с этим только чемоданом.

– Да уж, голубчик, в новую жизнь мы приходим без ненужного балласта, – усмехнулся в ответ Горецкий.

– О чем вы говорите? – воскликнул Борис, идя следом по пристани. – Какая новая жизнь?

– Обязательно новая, – грустно подтвердил полковник, – особенно для вас. Вы с сестрой люди молодые, вам не поздно начать сначала.

– А вы? Чем занимаетесь здесь вы? – задиристо спросил Борис. – Опять какие-нибудь тайные дела и переговоры?

– Возможно, – уклончиво ответил полковник Горецкий. – Мы поговорим об этом позже. Повидайтесь с сестрой, оглядитесь, Варвара Андреевна знает, как меня найти.

Борис промолчал, но подумал, что зря он встретил Аркадия Петровича так нелюбезно, тот всегда относился к нему неплохо, ведь именно Горецкий спас его в свое время из феодосийской контрразведки. Правда, как выяснилось позднее, сделал он это, преследуя свои цели, но если бы не он, Борису пришлось бы туго. И Варе он помог в декабре девятнадцатого перебраться в Константинополь, и уговорил в Новороссийске капитана французского корабля подождать, чтобы Борис с Алымовым успели спастись. Их с полковником отношения дали трещину именно тогда, на корабле, когда Борис высказал Горецкому все, что он думает о генералах Генштаба, бросивших армию в Новороссийске на произвол судьбы, и о тех полковниках, которые этим генералам помогали.

Теперь Борис думал, что был неправ тогда, когда дал резкую отповедь Горецкому, – разумеется, полковник не мог отвечать за всех генералов. Сам он был, безусловно, человек честный, к тому же умный, обладающий большими познаниями и очень хорошо информированный. Борис вспомнил про связи полковника с англичанами, и как полковник общался в Феодосии с личным эмиссаром Черчилля. Вероятно, здесь, в Константинополе, Горецкий снова сотрудничает с англичанами. Только так можно объяснить его уверенный и спокойный вид.

В госпитале царили суета и всеобщее столпотворение. Раненые русские лежали в коридорах на походных койках, на больничных каталках и прямо на полу. Стоял жуткий запах гнойных ран и немытого мужского тела. Борис совершенно растерялся, слыша со всех сторон стоны и крики, но Горецкий схватил его за руку и быстро повел по коридору в дальнее крыло здания. Там было потише и почище. Сестры бесшумно сновали по коридорам. Аркадий Петрович переговорил по-французски с усталой пожилой монахиней, она оглянулась на Бориса и махнула рукой в самый конец коридора.

– Идемте, она там, – пригласил Аркадий Петрович.