– Во-первых, вы еще не сделали этого предложения, а во-вторых, я почти догадываюсь, что вы хотите мне предложить – шпионить в пользу англичан.

Борис произнес слово «шпионить» без всякого презрения, он вообще со вчерашнего дня находился в благодушном настроении – новые ботинки не жали, вымытое тело ощущало приятную свежесть белья, он только что вкусно поел и, вдобавок, поймал на себе заинтересованный взгляд черноглазой итальяночки, сидевшей за кассой.

– М-м, это слово здесь не особенно подходит, но, в общем… я выполняю некоторые конфиденциальные поручения моего английского друга…

– Который, в свою очередь, выполняет некоторые конфиденциальные поручения своего друга – английского министра по делам колоний Уинстона Черчилля!

– Тише, тише, Борис Андреевич! Не нужно об этом кричать… В Турции сейчас делается большая мировая политика, здесь перекраивается карта мира.

– Каким образом побежденная в Первой мировой войне Турция может влиять на мировую политику?

– Ох, Борис Андреевич, как же вы в России от всего отстали!

– Некогда было в политике разбираться, воевали, знаете ли! – Борис не рассердился, просто решил не спускать Горецкому и оставлять за собой последнее слово при каждом удобном случае.

Полковник нисколько не обиделся, он вообще здесь, в Константинополе, выглядел очень спокойным, как человек, принявший все важные для себя решения и не испытывающий больше никаких колебаний. Этим он и отличался от большинства старших офицеров Русской армии, которые, несмотря на тщательно напускаемый на себя бравый и деловой вид, были растеряны и думали о будущем с тревогой и содроганием.

Подошел хозяин ресторана Луиджи в белоснежном длинном фартуке, обтягивающем внушительных размеров живот, и поставил на стол бутылку красного вина. Открывая бутылку, он разразился длинной тирадой на своем языке. Борис невольно заулыбался, вслушиваясь в певучие звуки и наблюдая, как ловко двигаются толстые волосатые руки Луиджи. Горецкий ответил хозяину по-итальянски и подвинул ему по столу пустой бокал. Тот налил и себе, отхлебнул, причмокнул губами и удалился, выпустив на прощание оперную руладу.

Аркадий Петрович поправил пенсне, чокнулся с Борисом и профессорским голосом начал лекцию:

– Ну, голубчик, как бы вы там ни отстали, но про Севрский мирный договор-то уже, наверное, слышали.

– В некотором роде, – сухо согласился Борис.

– В августе этого 1920 года подписан в Севре мирный договор между Англией, Францией, Италией, Грецией и еще несколькими странами с одной стороны и султанской Турцией с другой. Смысл Севрского мира – раздел территории бывшей Османской империи державами-победительницами в мировой войне. Территория Турции по этому договору сократилась в четыре раза, она лишилась не только всех своих прежних завоеваний, но отторгнута и часть исконно-турецких земель. Сирия, Ливан, Палестина и Месопотамия в качестве подмандатных территорий переданы Британии и Франции. Турция лишилась также владений на Аравийском полуострове, от нее отторгнут Курдистан. Ей пришлось признать английский протекторат над Египтом, а французский – над Тунисом и Марокко. Кроме того, Греции отдали всю Фракию, европейский берег Дарданелл, полуостров Галлиполи и Смирну. Но там все спорно, потому что идет война греков с турками, хотя по договору армию Турции должны были сократить до пятидесяти тысяч человек, а флот – передать союзникам.

Горецкий закашлялся, отхлебнул вина, затем откинулся на стуле и продолжил:

– Разумеется, такой кабальный договор окажется нежизнеспособным. Дело в том, что еще до Первой мировой войны в Турции зрело недовольство султанским правительством.