|
А тип болел за Мантекилью, надо же, за неудачника, ему бы в самый раз болеть за Монсона, который забрал все деньги и ушел, как он сам, неглядя, показав противнику спину и тем еще больше унижая его, потерпевшего поражение, беднягу с рассобаченной мордой, надо же — протянул руку, «был очень рад»… Машина затормозила среди деревьев, и Чавес выключил мотор. В темноте вспыхнула сигарета — закурил Перальта.
— Стало быть, мне уезжать! — повторил Эстевес. — В Бельгию, наверно, ты же знаешь, кто там… — Если доберешься, считай, что спасен, — сказал Перальта. — Но вон что вышло с Вальтером, у них всюду люди, и какая выучка. — Меня не схватят! — А Вальтер? Кто думал, что его схватят и расколют. А ты знаешь побольше Вальтера, вот что худо. — Меня не схватят! — повторил Эстевес. — Но пойми, надо подумать о Марисе, о сыне, раз все прахом, их нельзя оставить здесь, они прикончат Марису просто из мести. За день я управлюсь, все устрою и увезу их в Бельгию, там увижусь с самим, а потом соображу, куда двинуть. — День — слишком много, — сказал Чавес, оборачиваясь всем телом. Глаза Эстевеса, привыкшие к темноте, различили его силуэт и лицо Перальты, когда тот затягивался сигаретой. — Хорошо, я уеду, как только смогу! — сказал Эстевес. — Прямо сейчас, — сказал Перальта и вынул пистолет. |
