Вечером. Не обидитесь?
— Сходим завтра…
Они вышли на улицу, и осмелевшая от сакэ Валя повисла у него на руке, продолжая тарахтеть:
— Поцелуйте меня еще раз, Григорий. Вы такой скромный, знаете, как мне это нравится. Проводите меня домой?
А вот этого Шаранин делать не собирался. Двор наверняка кишит ментами, и появляться там совершенно ни к чему. Он поймал Вале такси и на прощание все-таки чмокнул ее в щеку. За дружеский поцелуй она, конечно, не обиделась, махала ему через заднее стекло, пока машина не скрылась за поворотом. Еще одна дурочка, мелькнуло у Григория, что ее-то ждет? Может, тоже закончит жизнь в багажнике, а может, ей повезет больше…
Домой он поехал на метро. Возвращаться за машиной не стал, даже приближаться к дому на Цветном было небезопасно. Собственно, и домой бы ехать не стоило. Стилет в кармане, документы с собой, жаль, денег маловато, можно было бы купить билет до Екатеринбурга, спрыгнуть на каком-нибудь глухом полу станочке… Руки есть, работу всегда можно найти, автослесарем на колхозной МТС, например.
Но хвоста за ним нет, а значит, домой можно все-таки попытаться, если осторожно. Надо было, конечно, вначале чемоданы собрать, а потом уже докладывать Деркачу о Коротаевой и не рассиживаться по ресторанам, а делать ноги. Ну да, задним умом все крепки. Что уж теперь. Может, Семен Семеныч еще и не в курсе, что он свободен?
Этого момента Григорий до сих пор так и не смог понять. Зачем Семен Семеныч попросил его уволиться из «Зари»? Если его собираются убирать, то какая разница, будет он при этом безработным или нет?
Наверное, это может иметь значение только в том случае, если Семен Семеныч как-то связан с Деркачем и хочет оградить «Зарю» от всяких подозрений. С одной стороны, Деркач в ФСБ никогда не работал, это Шаранин знал точно, но с другой — откуда такая осведомленность Семен Семеныча в его, Шаранина, служебных делах?
Григорий вдруг подумал, что бегство, даже в самую глухую деревню, не принесет ему успокоения. Все равно он будет вскакивать ночами от каждого шороха и бесконечно ждать, когда ему позвонят, когда за ним придут. Если уж бежать, то надо сжечь за собой все мосты. Если бы перестали существовать Деркач и Семен Семеныч, о его, Григория, существовании больше никто и не вспомнит. Разве что Наташа. Быстров, Клочко — они, в конце концов, просто приятели, и версия его отъезда их удовлетворит вполне, даже адреса не спросят и писем писать, конечно, не станут. После ухода из ФСБ он контактировал только с Семен Семенычем, зато Семен Семеныч курировал наверняка многих. Сгинь Семен Семеныч, начнут проверять всех подряд, пока разберутся, пока на него выйдут… А если очень постараться, можно выдать труп Деркача за свой. Только замочить их в одном месте и лучше всего подорвать, чтобы и опознавать было нечего.
На подготовку операции понадобится день, максимум два. С Деркачем вообще все просто, а Семен Семеныча тоже, наверное, можно как-то разыскать…
Автоматически проверяясь, Шаранин вошел в свой двор — чисто. Никого лишнего, ни подозрительных бомжей, ни влюбленных. В подъезде тоже было пусто. Значит, Семен Семеныч еще не в курсе. Григорий открыл дверь, вошел в темный коридор своей квартиры и потянулся к выключателю. Но руку словно сковал столбняк — за его спиной кто-то стоял.
Ну, вот и все. Он закрыл глаза, молитву, что ли, прочесть?
В коридоре вспыхнул свет, и двое или трое обступили его со всех сторон.
— Григорий Шаранин?
Руку, все еще тянувшуюся к выключателю, опустили за спину. Защелкнулись наручники. Ловкие пальцы ощупали его карманы, вытащили стилет. Что они делают, не понимал Григорий, зачем их столько?!
— Пройдите, пожалуйста, в комнату.
Он медленно, как во сне, шагнул в комнату. На подоконнике сидел хмурый Щербак, за столом — незнакомый, но тоже хмурый, мужчина лет пятидесяти с пегой взлохмаченной шевелюрой. |