— А куда ж ехала, коль родни нет?

— Хотела к подруге. Да тоже не знаю, примет ли? Нынче у каждого всякий кусок на счету. Не до гостей людям теперь, — выдохнула баба.

— Что же теперь станешь делать?

— Не знаю. Хоть в петлю лезь, — опустила гостья голову, по щеке слеза скользнула.

— Отчего со своего города бежишь? Какое лихо гонит? Ить угол имела. Пошто кинула его?

— Не я его, а город меня выкинул. В доме у нас бабье повзбесилось. К мужикам ревновали. Посулили, коль сама не уйду, душу выпустить. В милицию заявили. А ментам только попади в лапы! С родной шкуры вытряхнут, не то что с квартиры. Вот и ушла, покуда жива. Да что мне в том городе? Работала, а получку не давали. Как жить? Все бабы торговлей занялись. Кто какой. Я не первая и не последняя среди них.

— Понятно. А как зовут тебя? — спросил хозяин.

— Ольга.

— Выходит, бабонька, деваться тебе некуда? — смекнул старик.

— В могилу! Если кто-нибудь закопает, — тихо отозвалась гостья.

— Ладно, Ольга. Нынче у меня заночуешь. А назавтра занимай любой дом. Их в деревне много. Все пустуют. Обживайся. Может, до тепла, а коли понравится, навовсе останешься.

— Дедунь, а жрать чего буду? Как останусь без того? — засомневалась баба. — Да и сама оборвалась вся. Ни на себя, ни под себя положить нечего.

— С харчами я подмогну. Картоху, капусту имею. Ну грибы, огурцы и помидоры есть. Яблоков с грушами полно. А вот хлеба нет. Самой печь придется. Тряпки тебе найдутся. В любом доме. Бабы наши, уходя, забирали только лучшее. Коли поковыряешься в оставленном, там еще на три жизни хватит.

Дед накормил Ольгу печеной картошкой с огурцами, дал зачерствелую лепешку.

— Поешь вот с молоком. На корову сил не стало. А пару коз держу. Да курей десяток. Коль останешься тут, на твою долю разведем, — пообещал улыбчиво.

Ольга согласилась остаться в деревне. Да и куда ей было деваться, если лишили родительских прав и единственную дочь отдали на воспитание в чужую семью в другой город? Старуху-мать определили в дом престарелых. А саму Ольгу, — нет, не попросили, — выбросили из квартиры соседские бабы, испугавшись за своих мужей да сыновей. Избили, как собаку, и пригрозили, коль войдет в подъезд — оттуда унесут вперед ногами. Ольга пошла к участковому. Но и тот лишь руками развел:

— Нет у меня охраны — у твоей двери дежурить. Сама знаешь, не без оснований на тебя бабы взъелись. Им руки не свяжешь. Ничем не могу помочь. Надо самой свою судьбу устраивать. И, пожалуй, заново…

Утром дед Федот помог Ольге открыть один из заколоченных брошенных домов, который выделялся изо всех своей надежностью. Крепкий, плечистый, он будто звал к себе в хозяйки.

— В ентот хозяева не вернутся. Сын сманил стариков за границу. Уехали, даже не прощаясь. Входи смело. Живи, — сбил доски с окон и дверей, впустил Ольгу.

Та не спеша прибрала в доме. Мысленно не раз поблагодарила хозяев за запасы угля и дров, за все, что они оставили после себя. Тут было много нужного. Тяжеленная мебель из дерева, простая посуда, постель и белье, даже запасные занавески и скатерти. А уж барахла — целый шкаф. Пусть старое, ношенное, зато много. Ольга нашла на лежанке две пары валенок и тулупчик. Примерила. Даже великоваты.

Но больше всего порадовал ее подвал. Его она не враз приметила. А когда открыла и спустилась — глазам не поверила. Банки с вареньем, грибами — стоят, тесно прижавшись друг к другу.