Многие читатели «Ведомостей» были горячими поклонниками Змежабова творчества. Они ежедневно собирались в кофейнях, тавернах и попросту на углах улиц специально для того, чтобы услышать суждения Деодоната о последних городских событиях. Далеко не все были в состоянии осмыслить прочитанное, но верили беспрекословно (ибо неправду в «Ведомостях» не напечатают), а обращение «Дорогие читатели» тешило самолюбие. У обывателей возникала иллюзия, будто о них и впрямь кто-то заботится, будто они кому-то небезразличны, — и этого было достаточно, чтобы завоевать их вечную преданность. Сам же Деодонат, напротив, относился к своим читателям с глубочайшим презрением.

Он нетерпеливо подергал за шнур, свисавший возле двери с потолка, и откуда-то из глубин дома донеслось приглушенное позвякивание колокольчика. Минуту спустя по лестнице прошумели чьи-то легкие шаги и раздался стук в дверь. Деодонат чуть-чуть приоткрыл ее, так что получилась совсем небольшая щель, шириной в пару дюймов.

— У вас ко мне поручение, мистер Змежаб? — раздался детский голосок, а затем зевок: час был поздний.

Деодонат просунул в дверную щель свернутые трубкой бумаги.

— В утренний номер, да? — спросил мальчик. — Нам уже всем не терпится поскорее прочесть!

— Хе! — хмыкнул Змежаб. И захлопнул дверь.

ГЛАВА 11

Добро пожаловать, будьте как дома

Пин опустился на колени и аккуратно налил понемногу воды в каждую из половинок кокосовой скорлупы, которые он подставил под ножки своей кровати. Мальчик не знал лучшего средства против вшей и клопов. При мысли о клопах ему тут же вспомнился Деодонат Змежаб. Пин уже прочел в «Ведомостях» его последний шедевр.

«Вот ведь грязный слизняк! — со злостью размышлял мальчик. — Как он смеет! Уже в который раз высказывает свои гнусные предположения, будто Серебряное Яблоко — мой отец!»

Достаточно уж и того, что несколько недель подряд после убийства Фабиана Дермогила Деодонат день за днем рассуждал на страницах газеты о предполагаемой причастности Оскара Карпью к этому делу. Каждый божий день он пичкал горожан этой подлой клеветой и прямо утверждал, будто Оскар задушил Фабиана. «И это при полном отсутствии доказательств! — возмущался Пин. — Исчез — еще не значит виновен». При этих мыслях мальчик сжимал кулаки и стискивал зубы. Деодонату нет никакого дела до правды. «Этот человек в сто раз хуже навозного жука. Вот только попадись он мне — я его… Я его…» Эту фразу Пин всякий раз завершал по-разному, но речь неизменно шла о насилии, менялись только детали.

Совершенно изможденный, с тяжелым вздохом Пин лег наконец на кровать. Давно уже ему не удавалось прилечь. Матрас был совсем тонкий — в одну-две соломинки, не больше, а уж доски под ним и вовсе тверды как камень. Еще бы, ведь Бертон Флюс из тех хозяев, которых нимало не заботит удобство квартиросъемщиков. Насколько Пину было известно, ему еще крупно повезло, что в комнатухе вообще была кровать: большинству постояльцев приходилось довольствоваться соломенным тюфяком на полу.

Хотя уже минуло несколько дней после странных событий, которые Пин наблюдал в целла-морибунди, он никак не мог выкинуть произошедшее из головы — или из носа? Запах полыни и мирры впитался в рубашку и постоянно напоминал о той жуткой ночи.

В некотором смысле мистер Гофридус был человек очень чуткий, хотя этого и нельзя было понять по выражению его лица; когда он увидел Пина наутро после дежурства у тела Сивиллы, то сразу же догадался: что-то произошло.