— Видишь ли, я и вправду поэт. Мечтатель. Беда в том, что урбсумидцы такие таланты не ценят. Так что пришлось мне придумать другое занятие. Хотя не такую убогую будущность мне пророчили высшие силы, когда я сидел на Кахир-Фаза.

— На кахир… чем? — не понял Пин.

— Лучше не спрашивай, — нетерпеливо отмахнулся Алуф. — Расскажи ему, чем ты занимаешься.

— Я, — гордо изрек Бьяг, — метатель картофеля.

И опять Пин с трудом сдержал смех.

Бьяг бросил взгляд в обе стороны улицы и указал рукой куда-то вдаль:

— Видишь вон тот столб?

Пин прищурился. Да, действительно, вдалеке маячил фонарный столб.

Бьяг начертил линию на снегу и сделал три шага назад. Он достал из кармана картофелину и отер ее от присохшей земли. Затем он зажал в руке ее тупой конец — очень удобной формы, словно специально для этого предназначенный, — подбежал к линии и с громким выдохом метнул корнеплод вдаль. Пин удивленно смотрел, как картофелина прорезала морозный воздух и, описав длинную невысокую дугу, с треском ударилась о фонарный столб.

— Для поэта неплохо, а? — не без гордости сказал Бьяг, отряхивая руки.

— Я бы сказал, вы — мечтатель картофеля, — сострил Пин и ухмыльнулся.

Бьяг покачал головой и тихонько засмеялся.

На помощь ему пришел Алуф.

— Представьте, он использует только самый лучший картофель, — сказал он с едва заметной усмешкой. — Сорт «Красный гикори».

ГЛАВА 15

Бьяг Гикори

Неизвестно, действительно ли метатель картофеля предпочитал сорт «Красный гикори», но одно можно было сказать точно: в метании тяжелых предметов средних размеров на значительное расстояние Бьягу не было равных. Вы ведь понимаете, дело не только в дальности броска — не менее важна и точность попадания в цель.

У Бьяга было немало талантов. В ранней юности он покинул родную деревню, мечтая повидать мир, многому научиться и, как говорят, поймать удачу за хвост. Он не желал, чтобы физический недостаток — низкий рост — помешал ему в осуществлении задуманного, так что к двадцати четырем годам (возраст уже зрелый и даже почтенный) Бьяг достиг двух из трех поставленных целей. Он очень много путешествовал, повидал много разных земель и написал множество песен, долженствующих это засвидетельствовать. И не так уж не прав был Алуф, говоря, будто коротышка Бьяг велик умом. За время своих путешествий он получил столько знаний, сколько урбс-умидский обыватель и представить себе не может, — он даже забыть успел столько, сколько большинству людей и освоить-то не под силу. Но что касается третьего пункта, а именно удачи, все сразу пошло сикось-накось. Из всех жестоких законов жизни, которые Бьягу пришлось усвоить и намотать на ус, труднее всего ему было смириться с одной простой истиной: поэзия и пение богатства не принесут. Другое дело метание картошки — этим, по крайней мере, можно заработать на хлеб. У жителей Урбс-Умиды было скудное воображение, так что этот талант им пришелся по вкусу.

Две зимы минуло с тех пор, как Бьяг ступил в ворота Урбс-Умиды: одежда, прикрывавшая его тело, да обувь у него на ногах, да небольшая кожаная сумка на длинной лямке, перекинутой поперек груди, — таковы были его скудные пожитки. В сумке, помимо прочего, лежали и его рукописи — стихи и баллады, положенные на музыку, по большей части печальные и необыкновенно унылые, которые он очень любил декламировать или петь и за которые надеялся однажды в будущем получить заслуженное признание.

К городу он подошел поздно вечером и долго брел вдоль стены, пока не вышел к одним из четырех ворот Урбс-Умиды, возле которых стоял караул.