— Вообрази только: мирно поспав, ты, ничего не подозревая, пробуждаешься вдруг в полной, непроглядной тьме. Тянешь руку к свече, которая, как ты помнишь, стоит на тумбочке возле кровати, но рука неожиданно натыкается по пути на что-то твердое. Пытаешься встать, но тебе едва удается перевернуться со спины на живот. Совершенно растерянный, ты начинаешь постепенно, с нарастающим ужасом соображать, что проснулся и это не сон, ты лежишь не в постели, а в своем собственном гробу.

У Пина заклацали зубы. Да, в этой комнате было очень прохладно. Но мистер Гофридус, похоже, и не думал прерывать начатую речь. На лице его не было заметно никаких признаков возбуждения, зато глаза сверкали, как угли. Вне всяких сомнений, сейчас он заново проживал, хотя бы отчасти, кошмарные события, которые приключились с ним в юности, и это повторное проживание странным образом доставляло ему удовольствие.

— Что за страдания пришлось бы тебе испытать, лежа во мраке, почти без движения! Конечно же, ты постараешься по возможности сохранять спокойствие, чтобы воздуха хватило подольше, — ведь ты будешь все-таки надеяться, что кто-нибудь тебя вытащит. Но часы потекут за часами, а дни за днями, и ты поймешь наконец, что крики твои, слезы, стоны не услышит никто. Представь, каково это: сознавать, что перед тобою открыты всего две возможности — задохнуться или сдохнуть с голоду. Хватаясь за горло, ты будешь бороться за каждый вдох. А в последние несколько часов тебя сдавят тисками голод и ужасная, испепеляющая жажда, которые, как ты понимаешь, никогда не удастся удовлетворить.

Тут он обернулся к Пину:

— Скажи-ка, возможно ли что-то страшнее?

Мальчишка уже было совершенно уверился, что мистер Гофридус собирается похоронить его заживо, а потому начал пятиться к двери.

— Не… нет, — пролепетал он.

— Именно, — подтвердил мистер Гофридус. — Значит, ты без труда поймешь, зачем я соорудил эти «штуковины». У нас в городе, правда, полно умельцев, что делают гробы со всякими колокольчиками, сигнальными флажками и прочей чепухой. Я ерундой не занимаюсь. Уж коли похоронили, колокольчики не помогут. Человеку уже нанесена неизлечимая травма — ведь искалечить можно не только тело, но и сознание. Я, Годдфри Гофридус, стремлюсь пресечь зло на корню.

— Как это? — запинаясь, дрожащим голосом поинтересовался Пин, подозрительно рассматривая странного, неестественно хладнокровного типа.

— Необходимо, — провозгласил Гофридус, — чтобы человек умер раньше, чем состоятся похороны.

— Ага… — облегченно выдохнул Пин.

«Значит, — подумал он, — хоронить меня заживо все-таки не будут. Хотя утешение сомнительное».

А мистер Гофридус продолжал:

— Чтобы работать у меня, ты должен будешь научиться пользоваться всеми этими устройствами. — С этими словами гробовщик взял Пина за локоть и подтолкнул к столу. — Не будешь ли так любезен? — попросил он, помог мальчику забраться на стол и уложил на спину. — Это одно из моих первых изобретений, которым, заметь, я чрезвычайно доволен.

Мистер Гофридус стащил с ноги Пина ботинок, потом носок и, обвязав вокруг большого пальца кожаный шнур, крепко его затянул. Подозрительность Пина сменилась полной растерянностью. Бедняга попытался приподняться на локтях, но мистер Гофридус, словно не замечая неловкости ситуации, силой заставил мальчика вернуться в лежачее положение.

— Как считаешь, если бы ты просто спал, тебя такая штука разбудила бы?

С этими словами мистер Гофридус поднял руку и принялся ритмично дергать за ручку-петлю, висевшую прямо над головой. Колесики и шестеренки завертелись, и нога Пина стала яростно дергаться вверх, словно отплясывая какой-то дикий танец.