«Ничего не скажу ему пока. Пусть она до конца сыграет свою роль. Я все равно узнаю, что она задумала, и кто стоит за ее спиной, а потом отправлю ее назад в Америку первым же кораблем. Джереми не должен знать ни о чем».

А Джереми разрабатывал аналогичный план. Тримейн не должен узнать о свидании с Лансфордом. Он и так подозревает Изабеллу. А вдруг ее встреча с лордом Лансфордом – всего лишь недоразумение. Посмотрим, что скажет Изабелла по дороге в Хэмпстед. Может быть, не придется ничего говорить брату.

– Изабелла быстро справилась с примеркой и потом спустилась вниз съесть мороженое. Я видел ее, когда возвращался в гостиницу.

– Сегодня я узнал, что цены на шерсть резко упали.

– Так вот в чем причина твоей угрюмости! Послушай, старина, ты уверен, что не хочешь присоединиться к нам с Изабеллой? Китс будет очень рад познакомиться с тобой, я много рассказывал о тебе.

Тримейн покачал головой. Он хотел зайти в ближайший паб и забыться в вине. Подумать только, он влюбился в авантюристку! Невинный взгляд, кроткая улыбка – все фальшивое.

– Нет, спасибо. У меня нет настроения.

– Хорошо. Мы вернемся к ужину.

– Постой, Джереми. Необходимо обсудить еще одно дело. Эта мысль не давала мне покоя всю дорогу из… конторы. В Лондоне только и говорят о Фальконе. Кажется, что даже после нашей уловки лорд Лансфорд продолжает считать меня главарем мятежников. Наверное, ты правильно сказал тогда, что пришло время рассеять слухи. Если нам не удастся это, меня могут арестовать в любую минуту.

Вечер, проведенный в обществе одного из величайших поэтов Англии, Эннабел не променяла бы ни на какие сокровища.

Когда они с Джереми подходили к небольшому дому, где жил Китс, девушку охватило трепетное благоговение. Обстановка дома была именно такой, какой она себе ее представляла, – книги, газеты и журналы повсюду, небольшие сувениры, привезенные поэтом из путешествия по стране, не совсем новая, но удобная мебель. У Эннабел перехватило дыхание, когда Джон Китс, не такой высокий, как она себе представляла, но с красивой сильной фигурой, на которой еще не сказалась смертельная болезнь, протянул ей руку. Стараясь не показывать своих чувств, девушка вглядывалась в правильные черты его лица, большие задумчивые карие глаза и видела перед собой именно такого открытого, доброго и мужественного человека, каким изображали Джона Китса биографы. Слушая мелодичный голос поэта, Эннабел размышляла о его «чрезмерной чувственности», в которой критики упрекали его, считая, что эта черта вредила не только его творчеству, но и здоровью.

Джереми с воодушевлением читал Джону свое последнее стихотворение, но внезапно остановился и спросил друга о его здоровье:

– Я слышал у Блэквуда, что из Инвернесса тебя отправили домой. Вы с Брауном совершили просто грандиозное путешествие.

Китс рассмеялся. Ему было приятно вспомнить о тех великолепных местах, которые он посетил со своим другом Армитеджем Брауном.

– Как всегда, я, видимо, переусердствовал. Врач в Инвернессе приказал мне вернуться домой. – В голосе Китса Эннабел почувствовала печаль.

Он продолжал.

– Бедный Том. Я вернулся домой вовремя. От этого проклятого туберкулеза он угасает на глазах, ему нужен постоянный уход. Но я должен сказать, что мой брат восхищает меня. Он старается быть бодрым, жизнерадостным, всегда шутит, даже в минуты сильной слабости, когда у него нет сил поднять голову. Ну, хватит об этом! Мисс Изабелла, возлагаю на вас обязанности хозяйки дома. Мне необходимо отлучиться. Я слышу, как кашляет Том. Поднимусь наверх и узнаю, не хочет ли он пить.

– Джон – удивительный человек, – произнесла Эннабел.

Она с трудом сдерживала слезы, думая о том, что здоровье самого Китса ухудшается, и он скоро умрет.