Но это он!

Сережа стоял на ступеньках отдела полиции и, зацепившись пальцами за ремень джинсов, смотрел на противоположную сторону улицы. Он не мог видеть Сашу из-за тонированных стекол усовского седана представительского класса, будь он проклят! Да он и не смотрел в сторону машины Усова. Он что-то рассматривал на противоположной стороне улицы. Или просто был задумчив.

Как во сне, она нашарила ручку на двери, попыталась открыть, но пальцы, как тряпочные, соскальзывали. Она не знала, что скажет ему. Не знала, узнает ли он ее. Ей просто очень остро захотелось встать с ним рядом. Просто рядом встать, и все!

Не вышло.

Дверь машины так и не открылась. Зато открылась железная дверь полицейского участка. Усов вышел на улицу, высокомерно кивнул Сергею и шагнул в сторону машины. Сергей не менее высокомерно оглядел Усова со спины и вернулся в здание.

Все! Выбегать теперь из машины и бросаться ему вдогонку смысла не было. Во-первых, не пустит дежурный. Во-вторых, она даже не знала, как станет его искать. И зачем он тут? Может, он пострадавший, как и господин Усов. А может…

Может, снова влип в какую-нибудь историю, как десять лет назад с ней, с несовершеннолетней девчонкой.

– Что-то случилось? – обеспокоился Усов, обнаружив ее с закрытыми ладонями лицом, съежившуюся на сиденье.

– Нет, все в порядке, – глухо ответила Саша из-под ладошек. – Просто голова разболелась. Поехали?

– Да, поехали, – кивнул Усов, головная боль сотрудницы, даже такой прехорошенькой, его совершенно не заботила. – Уже опаздываем…

Глава 4

Еще когда он шел по тротуарным плиткам извилистой дорожки усадьбы Беликовых, ему хотелось придушить эту старую идиотку. Просто сдавить в руках ее морщинистую дряблую шею, даже на вид казавшуюся хлипкой, и уложить под первой попавшейся на пути сосной. Мордой вниз! Увядшей, несимпатичной, фальшиво улыбающейся мордой вниз! Вниз, вниз! Чтобы хрипела и хрюкала, чтобы глотала осыпавшиеся иголки вместе с землей, чтобы давилась ими и…

Хотя нет, стоп, о чем это он? Когда он ее задушит, она уже не будет улыбаться. И хрипеть и хрюкать, и глотать и давиться не будет. Она просто будет валяться у его ног безмолвным трупом. Страшно оскалившимся, с выпученными остановившимися глазищами, слипшимися от пота волосами, трупом.

Брр, противное зрелище!

Вадик Илюхин брезгливо оглядел толстый, дергающийся под шелковой юбкой зад Аллы Геннадьевны. И невольно улыбнулся. Интересно, что сказала бы недотрога Сашенька, узнай она о его паскудных мыслях в адрес ее курицы-мамаши? В испуге отшатнулась бы? Помчалась бы от него прочь, ломая каблучки и путаясь в длинном подоле своего василькового платья? Далеко все равно не убежала бы. Он бы ее поймал, повалил на траву, задрал подол и…

Интересно, а что сказала бы его мамаша, узнай она о мыслях сыночка? Все так же стала бы сватать его дочкам своих приятельниц, представляя как интеллигентного воспитанного мальчика без пагубных привычек? Мальчик, правда, все еще не нашел себя. И находится в творческом отпуске, как кудахтала его мамаша. Но средства, оставленные папочкой, позволяют. Он может находиться в таком вот творческом отпуске ничегонеделанья еще очень-очень долго. Практически всю жизнь. А жить он собирался долго.

– Вадик, входите, входите, пожалуйста.

Толстый, подвижный зад Аллы Геннадьевны шевельнулся влево, направляя гостя именно туда. Там у них была громадная кухня-столовая, с дорогой мебелью, уютным диванчиком, красивым стрельчатым окном и воздушными занавесками, искусно собранными живописными складками.

Он об этом знал, он бывал уже в этом доме. В отсутствие хозяев бывал.