— Ну что ж, будь по-твоему, — сказала она.

Да, мне хотелось приобрести этот дом: просторный, светлый, удобный. С противоположной от фасада стороны — вторая дверь, позволявшая уходить, никого не беспокоя, и входить, не занося грязи. В моем распоряжении находился целый флигель; из одного окна кабинета на втором этаже открывался вид на бескрайнее море, а из другого — конца и края не видно лугам. Море — желтое и зеленое, земля — зеленая и желтая. Сам же я где-то между небом и землей, как впередсмотрящий на корабле. От такой шири охватывало какое-то пьянящее и немного болезненное чувство. Попробуй я выразить свои ощущения — Элиан меня бы не поняла. Да я и сам не мог толком в них разобраться. Что мне определенно нравилось, так это первозданность медленно поднимающейся из глубины моря суши. Я как бы соучаствовал в формировании земной тверди. Я чувствовал себя человеком, стоящим у истока времен, когда по утрам, бродя по полям под моросящим дождем, приносимым ветром с запада, замечал в тумане у дороги неподвижных лошадей, вытянувших шеи к совсем близкому отсюда морю. Потом животные шли ко мне через пастбище, я приветствовал их, разговаривал с ними. Все мы — земля, дождь, животные и я — первобытная глина, из которой жизнь задумчиво лепила свои формы. Элиан мило посмеялась бы надо мной, если бы я решился открыть ей душу. Она неглупа. Но, уроженка Эльзаса, она чувствовала себя здесь на чужбине. Да и от моей профессии она не в восторге. Послушать ее, мне следовало бы поселиться в Страсбурге, лечить за хорошую плату кошечек и собачек. Несостоявшийся врач, неудачник. Ну нет! Только не это. И вот однажды я прочел в газете, что в Бовуаре требуется ветеринар, и сразу решился. Дом тоже был куплен как-то с налету. Элиан смирилась. Я совсем неплохо зарабатывал и затеял целую программу усовершенствований: паровое отопление, современно оборудованная кухня, телевизор… Элиан могла чувствовать себя почти как в Страсбурге. Почти как… На самом же деле она ощущала себя здесь изгнанницей. Я тщетно уговаривал ее съездить развеяться.

— Но куда? — отвечала она.

— Не хочу, чтобы ты скучала.

— А я и не скучаю.

Она выращивала цветы, шила, вышивала, читала или, чтобы сделать мне приятное, ездила кататься на велосипеде.

Пока у нас еще не было телефона — его обещали поставить не один раз, но все мои ходатайства оставались без ответа. Два раза в неделю я привозил из Бовуара продукты: мясо, бакалейные товары, овощи. Если Элиан уставала, ей помогала по хозяйству пожилая женщина из какой-то развалюхи напротив. Женщине было семьдесят лет, и все ее звали Матушка Капитан. А может, то была ее фамилия. Друзьями мы не обзавелись. Я очень редко бывал дома. Разумеется, я знал всех в округе и мог перекинуться словечком то с одним, то с другим. При моей профессии нужно иметь хорошо подвешенный язык. Но я так ни с кем и не сдружился. И это непросто объяснить. Скрытным меня отнюдь не назовешь. Напротив, я скорее общителен. Но разговоры, даже самые дружеские, меня быстро утомляют. Они поверхностны и не затрагивают сути вещей. Здесь же час за часом, сменяя одно время года другим, всему, что надо знать, учит природа. Ветер и свет, земля и небо ведут бесконечный диалог. Как говорит Матушка Капитан, «мой единственный собеседник — это дождь». В этом мы с ней схожи. Я слушаю течение жизни. Поэтому на моем лице написана тревога, которая и вводит людей в заблуждение.

— Ну как, что-то не клеится сегодня утром, мсье Рошель?

— Да что вы, все в порядке.