Так как мануальщик в тот момент был занят, а клиент, судя по всему, оказался непростым, генеральный директор центра решил выйти лично к новому пациенту.

Годы свое взяли. Они поначалу не узнали друг друга. Основательно облысевший и похудевший, Сидоров ничем не напоминал того веселого беспутного лейтенанта, каким он был когда-то в середине пятидесятых. Да и в борове, занимавшем всю площадь канцелярского стола, невозможно было узнать с ходу некогда щуплого и лохматого капитана, ибо из всей растительности на его голове не изменились только сросшиеся на переносице густые брови.

Пациент уже собрал вокруг себя любопытствующих – медицинских сестер и массажисток, которым травил байки…

– А еще, где-то в конце пятидесятых, был я, помнится, в Венгрии и вот там познакомился с одним шалопаем, но летчик – просто ас…

Оперевшись спиной на колонну, генеральный директор невольно заулыбался. Он вновь увидел сказочной красоты холмистые зеленые поля, горы на горизонте, аккуратные лубочные домишки и вечно танцующих под неизменные скрипки черноглазых девушек. Давно это было, без малого сорок лет назад…

Историческая память народов – понятие весьма однобокое. Венгры совершенно забыли, как братья красные мадьяры помогали становлению нового строя в России. А когда эта помощь бумерангом вернулась к ним в пятьдесят шестом, взвыли на весь мир. В принципе, это единственное, что может малая страна предпринять в свою защиту. Крик вопиющего был услышан, и государства-монстры собрались и погрозили пальчиком: «Маленьких не обижать». Конечно, руководство Советского Союза было несколько озадачено. Вроде бы делали все аккуратно. По просьбе законного правительства, да и практически бескровно. Где уж там угнаться за Бела Куном с его кровавой шашечкой! Но результат оказался прямо противоположным расчету.

Но к концу пятидесятых ситуация постепенно стала нормализовываться, однако сердечные отношения с местным населением остались в глубоком прошлом.

Недалеко от села Кашупа, на границе с Румынией, на территории древней Трансильвании и Моравии, находился небольшой аэродром. До осложнения обстановки советские военные, особенно летчики, были самыми желанными гостями в кабачках села, а раскованные местные девицы в очереди стояли, чтобы попасть в подпольный бордель. Нравы села русским были совершенно непонятны. Сказывались вековые традиции буйного уголка Европы на стыке культур. Родители, отправляя дочь в публичный дом, благословляли ее крестным знамением. А если же девушка хотела просто погулять – бесплатно, для души или по зову сердца – она тут же подвергалась всеобщему осуждению, вплоть до полного бойкота всей деревни.

Наиболее почитаемым жителем селения был парализованный старик Барабаш. Каждое утро его выкатывали и укладывали греться на солнышке. Паралич он получил в начале века, сорвавшись со скалы. Парня приволокли домой, и несчастный несколько дней лежал в неподвижности. Затем явилась знахарка и, осмотрев тело, произнесла: его надо вынести на солнце, и когда он хорошо прогреется, встанет на ноги.

Уверовав в метод лечения, мать тут же организовала прогревание. Парень лежал на солнце день, два… год… Уже все жители села махнули рукой и перестали ожидать чуда, но упорная мать продолжала изо дня в день выносить его во двор с первыми лучами солнца. Исключение составляли лишь дни, когда небо затянуто тучами или шли непрекращающиеся дожди.

Затем начались войны: Первая мировая, Вторая. Уходили и не возвращались мужчины, проносились эпидемии и катастрофы. Давно умерла мать, состарился и сам сын, и уже никто не помнил, с чего все началось и с какой целью делается. Просто жители деревни так привыкли к ритуалу выноса старика на солнце, что он стал одним из символов села Кашупа. Им казалось, что, не соверши они эту процедуру хоть раз, рухнет мир.