Главе администрации бурно аплодировали сидящие в задних рядах работники отделов администрации.

«Где я его видел? — думал про себя Сан Саныч, наблюдая на трибуне импозантного во всех отношениях Главу. — Ну ведь видел, точно! И точно не на трибуне. А где?»

У Сан Саныча была абсолютная память на лица. Без нее он не мог бы служить в разведке, а тем более в розыске. Сыскарь, который тут же забывает покинувшего его кабинет посетителя, равен хирургу, который оставляет в каждой вскрытой им брюшной полости по одному предмету бытового обихода. Такого сыскаря из того кабинета надо гнать в три шеи…

Кабинета…

Точно, кабинета!

Сан Саныч чуть не свалился со стула. Наверное бы и свалился, если бы его с двух сторон не поджимали сидящие рядом ветераны.

Он знал Главу администрации. Лично. Очень близко. И задолго до настоящего собрания. Этот нынешний Глава администрации сидел пред ним, не далее чем двадцать лет назад, по другую сторону казенного стола. Стоящего в кабинете следователя по особо важным делам. Тогда нынешний Глава был подследственным, как его, дай бог памяти… ну точно — Мокроусовым, сильно подозреваемым в очень мокром преступлении. (Наверное, потому и запомнилась фамилия, что была вполне созвучна статье обвинения.)

Мокроусовым. А не Петровым, как его представил председатель собрания. Конечно, раздобревшим, постаревшим, но Мокроусовым! Вне всяких сомнений!

Теперь Сан Саныч слушал докладчика с гораздо большим вниманием. Теперь он был ему интересен.

Характерный акцент на букву Т. Верно, был такой. Именно на Т, с растяжкой и какой-то особой твердостью в начале произношения. И вот этот жест — подергивание левого уголка губ вверх. И отбрасывание челки со лба

Ну он же! Он самый! Двойное убийство с отягчающими обстоятельствами. В Звенигороде. Точно — в Звенигороде. Вооруженное сопротивление при захвате, ранение милиционера. Как же он от вышака ушел? Ему же исключительная мера шла. По совокупности…

— Считаю необходимым рассмотреть вопрос об освобождении ветеранов от уплаты коммунальных услуг или хотя бы ослаблении данного финансового бремени… — говорил нынешний Глава с высокой трибуны.

— Не лепи горбатого, начальник! Не было мокрого! Не было!! — истерично кричал нынешний Глава, не бывший тогда Главой, но уже бывший среди своих сообщников Главарем.

Интересно, как его занесло в такие верхи?

— Особую благодарность хочется выразить нашим отставникам-милиционерам и работникам безопасности за их многосложную, самоотверженную, в полном смысле боевую в мирное время службу…

Ты смотри, как меняет мировоззрение людей время. И даже отношение к «ментовским ищейкам». Раньше докладчик оценивал их работу несколько иначе. И в других выражениях. Не столь изысканных.

Кстати, у Мокроусова, если это Мокроусов, слева на шее было большое родимое пятно. С полтинник шестьдесят первого года.

— Можно вопрос к председателю? — громко спросил Сан Саныч.

Докладчик осекся и недоуменно повернулся к онемевшему от растерянности пред столь вопиющим административным нарушением регламента председателю собрания.

На шее, под ухом, чуть выше воротника добротного валютного костюма, у Главы районной администрации располагалось большое родимое пятно. Круглое. Как полтинник шестьдесят первого года.

— Говорите, — разрешил председатель.

— На сколько рассчитана торжественная часть? — спросил Сан Саныч.

— Еще минут на десять-пятнадцать. А потом раздача подарков.

— Спасибо, — поблагодарил Сан Саныч.

И сел. Получив исчерпывающий ответ на интересующий его вопрос.

На трибуне стоял Мокроусов.