– У Аркадия Михайловича кто-то есть? – поинтересовался Реджаковский.

Его хорошо поставленный глубокий баритон звучал уверенно и спокойно.

Секретарь, проигнорировав вопрос художественного руководителя театра, нажала кнопку на аппарате внутренней связи.

– Аркадий Михайлович, Реджаковский в приемной.

Что ответил министр, Геннадий Афанасьевич не слышал.

– Присядьте, пожалуйста, – обратилась девушка к Реджаковскому после паузы и вновь уткнулась в экран монитора, – министр занят. Вас пригласят. Подождите.

Реджаковский занял один из стульев напротив входной двери в кабинет министра культуры, а на соседний стул опустился огромный портфель художественного руководителя. Геннадий Афанасьевич посмотрел на часы. Десять ноль одна. Он удовлетворенно и глубоко вздохнул, достал из кармана носовой платок и промокнул им голову с редеющими волосами на макушке и вспотевшее от быстрой ходьбы лицо.

Звонок из приемной министра культуры застал Реджаковского дома в состоянии болезненной дремы. Было уже раннее утро, когда Геннадию Афанасьевичу удалось наконец уснуть. Именно в это время на журнальном столике рядом с кроватью зазвонил телефон. Геннадий Афанасьевич не спешил снимать трубку. «Только бы пережить сегодняшний день! Дальше будет легче. У всех свои заботы. Как-нибудь пронесет. Забудется, в конце концов...» – успокаивал себя Реджаковский.

После пятого сигнала вызова он взял трубку. Откашлявшись, Геннадий Афанасьевич поздоровался с абонентом на том конце провода. Выслушав короткое сообщение, Реджаковский бухнул трубку на аппарат и поспешно встал с кровати. Трясущимися руками он натянул на себя брюки. На ходу надевая рубашку и свитер, добежал до ванной комнаты и подставил лицо под струю ледяной воды.

Несмотря на то что до назначенного времени оставалось всего сорок минут, Геннадий Афанасьевич не сел в автобус. К Министерству культуры он пошел пешком...

Ожидание встречи с министром в приемной становилось невыносимым. Прошло пять минут, и Реджаковский успел подробнейшим образом изучить детали обстановки. Опытный актерский взгляд отмечал даже самые незначительные детали. Ему и раньше приходилось бывать в этом кабинете, хотя и при несколько иных обстоятельствах. Подолгу сидеть в приемной не приходилось. Он про себя отметил, что у Лады, одной из двух сменных секретарей министра, очень пухленькие и милые ножки. Стол, за которым сидела девушка, был обращен к посетителям своей тыльной стороной, и Реджаковский незаметно для девушки беззастенчиво рассматривал похотливым взглядом ее голени, щиколотки и изящные крохотные туфельки. Лада время от времени вставала и подходила к факсимильному аппарату на соседнем столике, и тогда Реджаковский переводил взгляд на дверь кабинета министра с блестящей с золотым отливом табличкой «Брызгунов Аркадий Михайлович».

Ожидание становилось невыносимым. Посидев в приемной еще пару минут, Реджаковский стал отчаянно кашлять. Он схватил портфель и, приложив носовой платок ко рту, вышел из помещения. Все еще громко кашляя, он быстро прошагал по коридору до лестницы, ведущей на первый этаж. Затем спустился вниз. Резко дернув на себя дверь уборной, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь на щеколду.

Оказавшись в одиночестве, Реджаковский открыл портфель, покопался в одном из отделений и извлек оттуда двухсотграммовую плоскую бутылочку водки.

«Дальше непременно будет проще. Со временем все забудется и потечет своим чередом. Все займутся своими делами, не будет никаких вопросов, встреч...»

Геннадий Афанасьевич нервно свинтил с бутылки крышку, жадно приложился к горлышку и выпил водку, оставив немного на донышке.