Он подозрительно взглянул на нее, как будто ждал, что за комплиментом последует упрек.

— Я искренне говорю. Вы просто отлично справились. Может, вам когда-то стоило выбрать гинекологию или педиатрию, а не онкологию?

— Все может быть, — мрачно заметил он. — Я не добился слишком больших успехов, сражаясь с раком.

— Но у вас же были отличные показатели успеха! Куда выше средних…

«Да, конечно, только я не смог вылечить ту, которая была для меня важнее всего. Мою собственную жену», — так Тайл мысленно закончила за него его мысль. Она понимала, что бесполезно доказывать, как много пользы он принес. Ведь по его личному счету эта единственная жертва была символом проигранной войны.

— А почему вы пошли в онкологию?

Сначала ей показалось, что он не ответит, но Док, помолчав, сказал:

— Мой младший братишка умер от липомы, когда ему было девять лет.

— Мне очень жаль…

— Это было давно.

— А сколько лет тогда было вам?

— Двенадцать или тринадцать.

— И все же его смерть произвела на вас такое сильное впечатление.

— Я помню, как тяжело было родителям.

«Получается, что он потерял двух людей, которых любил, — и обоих убил тот самый враг, которого он не смог победить», — подумала Тайл.

— Вы не смогли спасти своего брата и жену, — сказала она вслух. — Вы поэтому бросили медицину?

— Вы же были там, — сердито сказал он. — Вы знаете, почему я бросил.

— Я знаю только то, чем вы сочли нужным поделиться с журналистами, а это просто мизер.

— Пусть так и останется.

— Я помню, что вы злились…

— Это не то слово. Я был в ярости. — Он говорил громким шепотом, но все равно Кэтрин заерзала на руках у матери.

— И на кого же вы злились? — спросила Тайл, понимая, что рискует, что опасно так на него давить: он может вообще замкнуться. Но она все же хотела попробовать. — Вы злились на родственников жены, которые выдвинули необоснованное обвинение? Или на своих коллег, которые вас не поддержали?

— Я злился на всех. На все. На этот проклятый рак, на мою собственную беспомощность…

— И вы решили сжечь мосты?

— Совершенно верно, при этом подумав: «Кому, черт побери, это нужно?»

— Понятно. И вы изгнали себя в этот богом забытый край, где заведомо не могли быть никому полезным.

Док обратил внимание на ее сарказм. Черты его лица напряглись от растущего раздражения.

— Послушайте, я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы вы или кто-либо другой анализировали мое решение. Или сомневались в его правильности. Или брали на себя труд судить меня. Если я решил заняться скотоводством, или стать танцовщиком, или бродягой, то это мое личное дело, оно никого не касается!

— Вы правы. Не касается.

— Кстати, пока мы говорим о делах, — добавил он тем же язвительным тоном, — скажите мне честно: эта ваша идея насчет видеосъемки…

— Что вас интересует?

— Это вам нужно только для того, чтобы помочь Ронни и Сабре?

— Разумеется.

Док воззрился на нее с открытым недоверием, что ее очень задело.

— Я полагаю, что мы должны сделать все возможное, чтобы переубедить Денди и разрядить обстановку. — Тайл чувствовала, что защищается, и это ее раздражало. — Мне вовсе не кажется, что агенту Кэллоуэю нравится эта тупиковая ситуация.